Чингиз Абдуллаев - Третий вариант

Меня за эти мысли в Афгане много ругали. Говорили, что я не понимаю важности подобного жеста, что человек своей смертью заслуживает эту награду, которая остается в его семье. А я все равно считаю — это кощунство и надругательство над мертвым. Награждать посмертно — все равно что после смерти давать звание «народного артиста» или присваивать лауреатский титул. Глядишь, скоро умершему будут присваивать и очередные звания. Если можно давать награды, почему нельзя мертвого продвигать по службе? Мне недавно говорили, что уже есть случаи, когда дают звания после смерти. Может, поэтому мы и войну просрали, что живых ценить не умели, а мертвых потом презирали. За глупость и за смерть. Так стыдно, когда об этом вспоминаешь.

Вечером мы сидим в другом баре, у вокзала. Бармен толстый, добродушный, веселый, болтливый и, по-моему, влюбленный в Надю. У французов помешательство на худых женщинах, вот Надя ему и понравилась. Причем мое присутствие его явно не смущает. У них это в порядке вещей, иметь «друга семьи». Вот он и решил помочь мне — инвалиду, став «другом» нашей семьи. Думаю, Надя переводит не все его комплименты. Боюсь, некоторые очень двусмысленные, но ничего доказать не могу: французского я не знаю.

А нашего бармена уже понесло. Он дарит Саше какие-то конфеты, присев за наш столик, и, уже не обращая на меня внимания, беседует с Надей. Я вынужден терпеть это хамство, лишь напоминаю ей, чтобы не забывала о нашем деле. Как мне не хватает знания языка. И думаю, не только из-за Рашида Касимова. Надя смеется, ей приятно слушать комплименты этой жирной свиньи. Я потихоньку начинаю звереть, чувствуя, что мне все надоедает. Но тут Надя спрашивает его о наших соотечественниках, и он отзывается на ее вопрос. Да, он слышал, что здесь поселилась странная парочка, прибывшая в город несколько месяцев назад.

Мужчина — довольно пожилой человек, а она молодая, очень красивая женщина. Они сняли домик около парка, как говорят, заплатили наличными всю сумму. Но это только слухи, так как хозяйка, сдавшая дом этой странной парочке, предпочитает помалкивать об истинной сумме и о других условиях контракта.

Пересказывая все это, Надежда гордо смотрит на меня, но я невозмутим, на самом же деле мне не нравится одно обстоятельство. Очень не нравится. Бармен сказал, что приехавшие были супругами, а Касимов не успел развестись до своей «смерти» и, естественно, не мог сделать этого после нее. Хотя очень может быть, что сдающая домик хозяйка не посмотрела их документы. Кого во Франции интересует, с кем ты живешь? Вам нравится жить вместе, не будучи официально расписанными, так на здоровье. Возможно, в Лабуэр действительно приехали Касимов и его подруга, имя которой я уже знал по сведениям из отеля в Измире, — Элина Селичкина. Чем-то она понравилась своему хозяину, если он в последний момент спасал ее. Не жену и детей, а именно ее. Неужели у них такая любовь? Или нечто другое? У меня возникает подозрение, но, чтобы оно оформилось, нужно подтверждение.

Но самое печальное в том, что парочка, появившаяся в Лабуэре, уехала на уик-энд в Испанию и должна вернуться только через два дня. В конце бармен окончательно испортил настроение, сказав, что любит беседовать с приезжими и что супруг красивой женщины — заядлый рыболов. Меня смутили не рыболовные наклонности Касимова, а его столь блестящее знание французского языка. Как он мог так быстро его выучить? Конечно, бывают разные чудеса. Но выучить за несколько месяцев французский язык до такой степени, чтобы беседовать с барменом! Нет, этого просто не может быть. А ведь в личном деле Касимова нигде не написано, что он знал французский. И хотя Надежда по-прежнему гордо смотрит в мою сторону, для себя я уже все решил.

Вечером я снова докладываю в Москву, что пока нет никаких результатов. Заодно спрашиваю, знал ли мой клиент французский язык. Меня твердо заверяют в том, что он никогда не говорил по-французски, иначе они бы искали во Франции. Это резонно, но не убедительно. Тем не менее искать Касимова нужно мне и именно во Франции, куда нас привел след. Домик, который занимала странная парочка, я уже вычислил. Дело за малым — проникнуть в него.

Эти два дня я потом много раз вспоминал. Не могу сказать, что это были лучшие дни в моей жизни, но, наверное, это были самые запоминающиеся два дня. Надя сняла свою «униформу», наверное, после впечатляющих комплиментов того жирного бармена у вокзала, и купила какое-то модное платье. И сделала себе подобие прически, чуть прибрав свои короткие волосы. Честное слово, когда я впервые увидел ее после этого, то почувствовал озноб. Она абсолютно изменилась. Я даже испугался, вспомнив, с каким отвращением смотрел на нее когда-то. Но за два дня я так и не решился ей ничего сказать. Мы просто были вместе, как одна семья. Втроем. И это нравилось не только Саше, но и нам с Надей. Однако по вечерам мы по-прежнему были несколько скованны и холодны друг с другом, словно опасались того, что могло случиться ночью и разрушить доверчивый мир, который воцарился в отношениях между нами. А может быть, я просто боялся приставать к матери, когда наверху мирно посапывает ее дочь. Наверное, я не совсем подонок, если еще могу думать о подобных вещах.

В первый же день я спокойно проник в дом, снятый нашими земляками, и долго его осматривал. Никаких документов, никаких личных вещей. Такой дом мог принадлежать и австрийцам, и чехам, и самим французам. И нашим «новым миллионерам», ведь Касимова трудно назвать «новым русским», хотя по смыслу это слово подходит лучше всего. В доме я ничего не обнаружил, если не считать старых газет на русском языке и нескольких журналов. Теперь оставалось ждать, когда вернутся эти двое.

Они в самом деле вернулись в понедельник утром. Увидев мужчину, я едва не выругался. Это был не Касимов. При всем желании так сильно изменить свою внешность было невозможно. Это был человек выше среднего роста, широкоплечий, действительно пожилой, на вид лет шестидесяти. У него широкое крестьянское лицо, руки лопатами и толстые губы. Можно, конечно, сделать пластическую операцию, изменив внешность. Можно вместо лысины заиметь шевелюру, вживив волосы. Но никто и никогда не смог бы сделать из маленького, худого, лысого Рашида Касимова высокого, широкоплечего, плотного человека с большим рыхлым лицом.

Со злости я чуть не выругался, но вовремя вспомнил о девочке. Она стояла рядом со мной, ее мать в это время была в магазине. Вообще, женщины — непонятные существа. По моим наблюдениям, у нее не так много денег, да и вещей она не покупает. Но посещение магазинов доставляет ей какое-то необъяснимое удовольствие. Это своего рода ритуал для любой женщины, почти сексуальную мотивацию которого мы еще не знаем. Может, появится новый Фрейд и объяснит, что происходит с женщинами в магазинах.