Конрад Граф - Рэмбо под Южным Крестом

Мьонге прошел мимо крааля и направился к дороге. Под этим огромным звездным небом и необъятным лунным светом он вдруг почувствовал себя страшно одиноким. Его отца и мать взял ганга, потому что ла-джок Шаве вложил в его сердце страх. Ганга освободился от страха и теперь обрел другую жизнь, полную забвения. Шаве потерял свою колдовскую силу и уже не может изменить тело Мьонге по своему желанию. Когда-нибудь, когда устанет, он сам переселится в страну облаков и снова встретится там с гангой. А сейчас он должен передать алмаз нгандо-покровителю, чтобы он взял тело Шаве, белого Шаве, перед которым у него не было никакого страха. У него не было страха и перед нгандо-покровителем. Мьонге заметил это за собой еще при их первой встрече. Теперь он понял, почему потерял страх перед всеми, — он был одинок, и ему некого было огорчать своей смертью.

— Мьонге!

Он остановился и осмотрелся. Он не успел даже заметить, как дошел по дороге до тропы, ведущей к дому Шаве. Перед ним стоял Рэмбо. Мьонге достал из кармана алмаз и протянул ему.

Ганга просил передать это тебе, — сказал он. А сам ушел в страну облаков.

Рэмбо взял алмаз и сжал в руке.

— Жаль, Мьонге, Рэмбо хотелось утешить его, но он не умел утешать и не знал, как это делать, и только повторил: — Мне очень жаль, Мьонге. — Он положил алмаз в карман и спросил: — Ведь ты идешь к Шаве?

— Ганга просил ему тоже кое-что передать.

— Когда ты передашь, ты скажешь мне, что делает Шаве? — спросил Рэмбо.

— Скажу, Рэмбо. Я передам и вернусь. И тогда он потеряет свое тело?

— Он обязательно его потеряет, — сказал Рэмбо. — Это я тебе обещаю. Иди.

Мьонге молча повернулся и вышел на тропу.

Панамоли ничего уже не ели, они только пили. И если вначале, опустив глаза, молча ждали, когда господин наполнит их стаканы, то теперь не обращали на Шаве ни малейшего внимания. Их взгляды скользили по нему, как по пустому месту. Шаве понимал, что гости дошли до состояния, когда их глаза еще видят, но мозг уже отказывается воспринимать окружающее таким, какое оно есть на само деле. И все равно в нем клокотало глухое раздражение. Чтобы не сорваться и не вышвырнуть этих наглых черномазых вон, он отошел к окну, встал рядом с женой и стал смотреть в окно.

За их спинами кто-то начал выбивать на перевернутой кастрюле ритмы Африки и затянул песню. Его дружно поддержали, стуча ладонями по столу. Зазвенела посуда. Но за столом гостям было слишком тесно, и они стали по одному выходить на середину комнаты, пытаясь изобразить хотя бы подобие танца. Они кривлялись, вихлялись, орали и громко хохотали, когда падали друг на друга. И тогда, чтобы заглушить их дикие выкрики и стук, Шаве подошел к приемнику и включил его на полную мощность. Металлические ритмы рока смели гостей с мест, будто порывом ветра. Пол под жесткими ударами пяток затрясся мелкой дрожью, зазвенела и задребезжала посуда в буфете.

— Пришел! — Шаве увидел в окно Мьонге. — Открой им все бутылки, — сказал он Жанне, — и жди меня.

Он вышел во двор и молча уставился на Мьонге. Вот и Мьонге потерял страх перед ним — тоже смотрит на своего господина, как на пустое место. Но Шаве было уже наплевать на всех — скоро он будет далеко отсюда, так далеко, что одно только расстояние заставит забыть об этом нелепом и диком мире, в котором нет никакого понятия о добре и зле, а есть только власть грубой силы.

Мьонге вынул из кармана глиняный шарик и молча подал господину. Шаве взял его, подумал и не стал таиться перед своим зомби. Он разломил его, вынул двумя пальцами простой речной голыш, и ему стало не по себе. Он почувствовал, как дернулось сердце и застучало гулко и невпопад. Ему нужно было понять раньше, что хотел сказать ганга еще тогда, когда передал три речных камешка: он потерял страх перед ним. И если Шаве на что-то еще надеялся, то теперь ганга подтвердил, что эти надежды были напрасны.

— Возьми это себе на память, Мьонге, — сказал Шаве, протягивая ему голыш.

Но Мьонге спрятал руки за спину.

— Нет, — сказал он, — ганга велел передать это на память господину, пока покровитель не возьмет его тело.

Неужели это сон в лунном свете, залившем все вокруг и отуманившем голову? Шаве зажмурился и снова открыл глаза, пробуждение не пришло. И словно во сне, каким-то чужим голосом он позвал:

— Иди за мной.

Мьонге обернулся на дом, откуда доносился грохот музыки и тяжелый топот ног. В окне четко выделялась фигура Жанны.

— Джон, они, кажется, устроили танцы и не собираются уходить.

— Они уйдут, Пит. Неужели ты думаешь, Шаве настолько глуп, что станет ждать, когда я натравлю на него полицию? Надо брать его только с алмазами, иначе потом их просто не найдешь. Да и не могу я остаться должником синдиката.

Рэмбо и Гвари стояли за кустами акаций у изгороди и слушали глухие ритмические удары, доносившиеся из дома Шаве. Наконец появился Мьонге и остановился напротив окна. Вслед за ним вышел Шаве, взял что-то у Мьонге и хотел возвратить, но тот спрятал руки за спину. Тогда Шаве пошел к своему участку, и Мьонге, оглянувшись на дом, последовал за ним.

— Пит, а ведь они идут к шахте.

Раздался треск: Шаве крушил свою изгородь, чтобы напрямую пройти к участку.

— Беги к дороге, Пит, — прошептал Рэмбо. — Оттуда ближе к отвалам. А я пойду следом за ними.

Гвари пригнулся и побежал к тропе. Рэмбо осторожно двинулся за Шаве и Мьонге. Здесь в проволочном ограждении тоже была дыра. Рэмбо остановился перед ней и присел на корточки. Перед ним лежало голое ровное пространство, и нужно было дождаться, пока Шаве скроется за отвалами, чтобы перебежать его незамеченным.

Шаве шагал широко, низко нагнув голову и ссутулившись больше обычного. Руки его были засунуты глубоко в карманы. Мьонге отставал он него шагов на пять. Поднявшись на отвал, Шаве остановился и подождал его. Когда Мьонге поравнялся с ним, он спрыгнул за отвал. Мьонге повернулся, будто надеясь увидеть кого-то, и стал спускаться за своим господином.

Шаве вошел в штольню, и его тяжелые шаги гулко отдались под ее сводами. Мьонге снова отстал и, нащупав в темноте скользкий треснувший стояк, остановился. Как-то он больно ударился об него, стояк коротко треснул, и сверху посыпалась земля. У Мьонге тогда остановилось сердце, и на лбу выступил холодный пот.

Сейчас он осторожно потрогал дерево и чуть не уколол ладонь — огромная тяжесть пласта расщепила стояк вдоль и наискось. Шаве продолжал идти вперед и вдруг остановился, не слыша за собой шагов.

— Мьонге, где ты?

Голос прозвучал глухо и беспокойно. Мьонге улыбнулся.

— Отзовись, Мьонге!

— Я здесь, господин.

Иди ко мне, Шаве сразу успокоился, и голос по-прежнему стал строгим и требовательным.