Александр Бушков - Антиквар

Коли уж именно так всё произошло, у него неожиданно образовалась куча свободного времени, несколько часов: пока-то Вову привезут в ментовку (неизвестно ещё, куда именно), пока-то он, человек ушлый, потребует адвоката, да не с улицы, а своего доверенного, пока тот прибудет, пока освободится, чтобы с ним можно было связаться…

Смолин пошёл ещё медленнее, свернул в парк — жалкий, всего-то в полгектара огрызочек былого, столетней давности, торжественно устроенного шантарцами к какому-то юбилею. Сто лет назад парк был больше размерами раз в двадцать и тянулся от вокзала до нынешнего главного моста. Советская власть и «клятые большевики» тут были совершенно ни при чём: город разросся, экология ухудшилась, и сосны, деревья капризные, помаленьку принялись вымирать, так что парк (собственно, когда-то просто-напросто чуточку облагороженный скамейками кусок дикой тайги) пришёл в жалкое состояние. Впрочем, он и сейчас являл собою местечко довольно глухое, поскольку главным лет с полсотни стал другой, как раз тогдашними большевиками тщательно обустроенный и по какой-то полумистической традиции наречённый в честь Горького.

Дорожки тут были не мощёные, а протоптанные, скамеек осталось совсем мало — зато, как легко догадаться, бутылок валялось столько, что их не всегда и успевали подхватывать окрестные бомжи. Так что Смолин, хотя и задумавшись, зорко глядел под ноги.

Как будто пытался высмотреть Золотой Костыль. Местная легенда гласила, что купец Зайцев, известнейший шантарский выпендрёжник того времени, дабы посрамить своего главного соперника по той же части Буторина, к открытию парка удумал штуку: тёмной ночью вколотил в землю и тщательно замаскировал костыль наподобие железнодорожного, только отлитый из чистого золота и соответствующим образом заклеймённый. Весом, что характерно, в два с половиной фунта, то есть в килограмм с лишком. Позднее он торжественно об этом объявил, принародно обещая, что ровнёхонько через десять лет при свидетелях костыль вытащит и употребит на благотворительные цели. А ежели какая скотина вздумает производить раскопки самостоятельно, то он, Зайцев, того в бараний рог свернёт и голым в Африку пустит.

Костыль, конечно, потихонечку искали — но этому, во-первых, старательно препятствовала гретая купцом полиция, а во-вторых, поди найди его на десяти гектарах дикой тайги. Где-то через годик отступились последние разочарованные кладоискатели, и прошёл слух, что Зайцев всё набрехал, никакого костыля нет и в помине.

Десятилетний юбилей забития костыля пришёлся на то время, когда в Шантарске уже прочно сидели большевики, а Зайцев не менее прочно обосновался в Харбине — так что никакого торжественного явления килограмма золота горожанам, как легко догадаться, не произошло. А вскоре о костыле забыли начисто, потому что хватало более насущных житейских проблем. Нынешние краеведы поголовно были солидарны с теми, кто считал эту историю чистой выдумкой склонного к саморекламе купчишки — но Смолин-то прекрасно знал и того человека, который одиннадцать лет назад костыль всё-таки обнаружил, и того, кто им ныне владел: понимающий был мужик, переплавлять-продавать и не подумал, держал в стеклянной витринке, где имелось ещё немало ценного как с исторической, так и с практической точек зрения…

Он медленно шагал где по тропинкам, где без дороги, пытаясь всё же собрать смутные детали в нечто целое.

Что мы имеем? А имеем мы ситуацию, когда, переиначивая заголовок какого-то классического английского детектива, слишком много Врубелей. Точнее, Врубель-то один — но он и там и сям, куда ни глянь, причём, что любопытно, все поголовно в дерьме, а Врубель-то регулярно в белом…

Врубель продал Шевалье револьвер, из-за которого разгорелся весь сыр-бор. Совпадение.

Врубель — единственный, кто избежал вторжений-обысков. Случайность.

Врубель — один из немногих, кто знал о поездках Вовы Багдасаряна, порою вплоть до точных адресов. Ещё одно совпадение.

Не много ли совпадений и случайностей на один квадратный метр? Но, с другой стороны, откуда взять конкретные улики? Таковых, строго говоря, абсолютно не имеется…

— Эй, дядя!

Едва не споткнувшись от неожиданности, Смолин остановился и поднял голову — а в следующий миг прямо-таки покривился от отвращения: настолько пошло и вульгарно, что блевать тянет…

Дорогу ему преграждали три экземпляра мужского пола — и, судя по тому, как они разомкнулись, чтобы один торчал на пути, а двое других отрезали отход справа-слева… да уж, судя по диспозиции, они не собирались спрашивать дорогу в консерваторию или проводить среди Смолина социологический опрос в связи с глобальным потеплением. Самые обыкновенные ребятки, ярко выраженной славянской внешности, не амбалистые и не хилые, стандартные. Никак не походило, что они пьяные — а впрочем, с молодым поколением нынче решительно ничего неясно, в каждом может сидеть по шприцу какой-нибудь гадости…

Они остановились так, что любому оставалось сделать один-единственный шаг — и выйти на дистанцию кулачного удара. Пока что в блудливых ручонках у них ничего не появилось, но ожидать следовало всего. Страха Смолин, разумеется, не испытывал, чтобы его напугать по-настоящему, требовалось нечто большее — но отнестись к происходящему следовало серьёзно. Как выражается Глыба, нынче все понятия перепутаны, будто клубок шпагата, с которым пьяный кошак игрался. Лет тридцать назад ещё можно было предсказать со стопроцентной почти вероятностью, когда тебе собираются просто-напросто вывернуть карманы, когда — зубы повыбивать из пьяной удали, да этим и ограничиться, когда есть серьёзный шанс опасаться за жизнь. Нынче, увы, никаких чётких правил не существует, произойти может что угодно и закончиться чем угодно…

Пауза — а также и вся мизансцена — что-то затягивалась, и Смолину именно это начинало не нравиться…

— Ну что, юные пионеры? — спросил он, чтобы немного прояснить ситуацию. — Сигаретку нужно, или «скоко время»?

Он уже успел запомнить всех трёх — авось, пригодится когда-нибудь. И вновь подумал, что они чересчур невозмутимы, немногословны, неподвижны для мелкой шпаны, всё равно, трезвой, пьяной или уколотой…

— Слышь, дядя Вася, — сказал, таращась в глаза Смолину с наглой улыбочкой тот, что помещался посередине. — Ты, говорят, мужик неглупый…

«Так-так-так», — сказал себе Смолин. И даже, вот смех, испытал нечто вроде облегчения, чуть ли не радости: аморфные угрозы без имён и лиц вдруг материализовались, хоть и самую чуточку. Шестёрки, конечно, но всё ж — кое-какая ясность появляется…

— Допустим, — сказал он спокойно, чуть касаясь подушечкой большого пальца выступа на головке трости.