Александр Бушков - Антиквар

— Ну тогда пораскинь мозгами не на травку, а в голове, — проговорил здоровяк в синей футболке тоном, который ему, очевидно, представлялся крайне грозным. — А то можешь мозгами и по стенам раскинуть…

— Короче, чадушко, — сказал Смолин.

— А если короче — живи скромнее и не суйся затычкой в любую дырку. Понял?

— Совершенно не понял, — сказал Смолин. — Интересно, где я вам дорогу перешёл?

— Ты нам, старый хрен, дорогу перейти не в состоянии, — обиделся, сразу видно, главарь. — Дорогу ты перешёл серьёзным людям, ясно?

— Это которым?

Смолин его нарочно заводил — и парниша, похоже, начинал помаленьку закипать: он такой рослый, такой мускулистый, такой крутой, всю «Бригаду» видел на два раза, а тут события протекают совершенно неправильно, не боится его клиент, словесно издевается…

Остальные двое тоже начинали закипать — а зря, подумал Смолин, совершенно зря, работу надо делать хладнокровно и рассудочно, пугать не хамским тоном и скрипучим бицепсом. В какой песочнице вас только откопали?

— Не твоё собачье дело, — в конце концов отрезал главарь. — Короче, если не хочешь, чтобы тебе ноги поломали, не отирайся больше вокруг бабки с картинами… Усёк?

Ещё как усёк, подумал Смолин, Ах, славно-то как, мои хорошие, какой-никакой, а следок даёте…

— Ну, ты понял, чмо бродячее? — рявкнул тот, что помещался от Смолина справа — скучно ему было стоять статистом, ничего он другого не умел, кроме стандартной закоулочной разборки…

— Мальчик, — сказал Смолин, с лёгкой усмешкой глядя на «парламентёра». — Ты что, дурацких фильмов насмотрелся? Не знаешь, как приличные люди должны разговаривать с приличными людьми? Да впрочем, куда тебе, дрочиле-мученику…

Его собеседник аж захлебнулся от злости. Смолин стоял на том же месте, покрепче упёршись в землю ногами и стараясь держать всех трёх в поле зрения. Он был почти спокоен. Ни у кого из этих обормотов нет волыны — одеты по летнему времени предельно легко, пистолет удалось бы заметить быстро, окажись он за поясом или в кармане. Они, конечно, могут оказаться суперкаратистами наподобие Чака Норриса, но что-то не похоже, никак не похоже.

Голову можно прозакладывать, что перед ним — обычная окраинная шпана…

А в общем, складывалось пока что неплохо. Он был спокоен и готов рвать глотки всерьёз — а эта троица хладнокровием похвастать не могла, кипела, как пельмени на сильном огне, а значит, в случае чего и реакция у них окажется похуже и прыти должной не будет. Предупредил бы их кто, что эмоции в таких делах категорически противопоказаны…

— Ну, я смотрю, ты по-хорошему, козёл, не понимаешь…

Смолин отпрыгнул, на пару секунд упредив их бросок к нему. Нажав большим пальцем незаметную костяную кнопочку на трости, резко развёл руки. В левой у него остался пустой футляр из тёмного дерева, зато в правой — четырёхгранный клинок длиной сантиметров в семьдесят, узкий и острейший. То, что таскал с собой Глыба — жалкое подобие настоящего оружия, то, что сейчас поблёскивало у Смолина в руке, было произведено сто с лишним лет назад золингеновскими немцами, хозяйственно использовавшими в работе клинки шпаг времён Наполеона. Когда-то в Европе была повальная мода на такие вот трости…

Он ждал, напряжённый и опасный. Вот только сопляки ничегошеньки не поняли, мимолётное удивление на их лицах моментально сменилось глумливой насмешкой. Тот, что был от Смолина слева, прямо-таки заржал от избытка чувств:

— Ну ты, дядя, придурок…

— Мушкетёр, гляди-ка, — подхватил второй. — Пора-пора-порадуемся…

Они похохатывали, переглядывались, бесконечно уверенные в себе, совершенно не представлявшие, на что способна в умелых руках боевая шпага, пусть и наполеоновских времён…

Есть! Один кинулся вперёд, выбрасывая ногу в довольно неуклюжем броске, который ему, надо полагать, представлялся грозным каратистским выпадом…

Без всякого труда уйдя в сторону, Смолин развернулся к противнику правым боком, сделал скупой выпад, вонзил клинок в левое ухо и тут же отдёрнул, переместился правее, на свободное пространство…

Всё шло, как он задумал — получивший абсолютно несмертельную рану индивидуум сначала взвыл, хватаясь за ухо, потом отступил спиной вперёд на пару шагов, зажимая ладонью ухо, издавая странные звуки — нечто среднее меж стонами и оханьем. Ухо — орган специфический. Когда его поранишь, кровь хлыщет в особенно обильных количествах, так что человеку неопытному тут же начинает казаться, что ему пришли кранты, смертушка неминучая… На несколько ближайших минут уколотый, сразу видно, вышел из боя, сократив орду противника на треть…

Расслабляться было некогда: оставшиеся двое уже пёрли на него с грацией обкурившихся травки бегемотов, и следовало работать отточенно. Первого Смолин встретил каскадом молниеносных, неглубоких, но настоящих уколов — в грудь, по плечам, по рукам, что опять-таки было совершенно неопасно для жизни, но чертовски болезненно. Напоследок хлестнул противника клинком по плечу, по ключице, словно палкой огрел. Получилось на пятёрку — обормот затоптался на месте, шипя и охая от боли, попятился, прислушиваясь к ощущениям в организме и пытаясь понять, что с ним происходит: а белая футболка местах в десяти покрыта кровяными пятнами, что не добавляет ни здравого смысла, ни спокойствия… Минус два.

Третий — главарь тот самый — наконец-то сообразил, что всё оказалось гораздо серьёзнее, нежели представлялось сначала. Два раза он, выкидывая руки в подобии блоков, увернулся от клинка, со свистом рассекавшего вечерний прохладный воздух. Смолин видел по его исказившемуся, испуганному лицу, что противник не о драке сейчас думает, а о том, как из всего этого выпутаться — и сделал ложный выпад, второй, потом крутнулся в исключительно красивом пируэте, за который его наверняка бы похвалил и скупой на одобрение Шевалье, развернулся левым боком к врагу, выбросил руку…

Вопль раздался — на весь парк. Хотя, если разобраться, ничего страшного не произошло — Смолин просто-напросто сильным и точным ударом пробил паршивцу обе щеки, и тут же отскочил.

Парень орал благим матом, сгорбившись, обеими руками держась за лицо. Ему наверняка представлялось, что настал его смертный час — хотя, если не считать адской боли, ничего страшного и не произошло, любой добрый доктор Айболит в два счёта заштопает и домой выпихнет…

Беглым взглядом окинув поле боя, Смолин убедился, что одержал победу полную и окончательную — один орёт, держась за щёки, так, словно ему не рожу малость покарябали, а кастрировали бесповоротно, второй всё ещё зажимает ухо, дикими глазами таращась на окровавленную футболку, третий… а третьего-то и нету, только спина мелькает метрах в двадцати уже, улепётывает со всех ног, поганец без чувства коллективизма…