Андрей Добрынин - Десятиглав, Или Подвиг Беспечности

Произнеся эту галантную фразу, я начал читать стихи, не избегая и самых рискованных. Одновременно с чтением я положил руку на упругое бедро моей красавицы и начал медленно поглаживать его шелковистую поверхность. Порой красавица сдерживала мою ладонь своими холеными пальчиками, но делала это мягко и уступчиво, так что через минуту я уже вновь принимался за свое. Постепенно мои прикосновения делались все смелее и смелее. Дерзкая ладонь блуждала уже по всему роскошному телу. Анна — так, судя по всему, звали девушку — прикрыла веки и расслабилась, вытянувшись в шезлонге. Порой она хватала меня за руку и нежно вонзала в нее свои жемчужные ноготки. На ее губах дрожала мечтательная улыбка. Наконец я прекратил чтение и припал устами к шелковистой коже любимой, целуя и лаская ее совершенной формы груди (в особенности соски), и шею за ушком, и живот, и бедра, и тайная тайных. Любовь переполняла меня, но любовь истинная и полнокровная, а не бледная немочь, описанная педерастом Платоном. В результате я начисто забыл о том, что наши ласки протекают под горящими взорами охранников. Наконец Анна с полувздохом-полустоном, напоминающим мурлыканье влюбленной тигрицы, привлекла меня в свои объятия, что-то сделала с шезлонгом (он оказался особой конструкции), и мы оказались вдвоем на удобном ложе, мгновенно опустившемся и раздавшемся вширь. Пальчики Анны умело направили мой любовный скипетр в ее увлажнившееся лоно, и когда я грубо вошел в нее, она обхватила меня ногами и с хриплым криком стиснула в неистовом объятии. Первая схватка настолько увлекла нас обоих, что мы даже не прибегли к тем маленьким утонченностям, которые придают любовным играм особую пряность. Анна бешено билась подо мной — все ее существо рвалось навстречу мне и моей беспощадной тверди. Неистовые поцелуи, стоны, вскрики, яростные объятия, сокращения мышц в стремлении к еще большему восторгу — все промелькнуло как один миг и завершилось таким взрывом сладчайших судорог, подобного которому я не испытывал дотоле никогда. Что ж, с человеком когда-нибудь все происходит впервые, а затем ему хочется чего-то нового, неизведанного… Так и мы с Анной, едва переведя дух, вновь принялись ласкать друг друга, но при этом каждый из нас уже старался продемонстрировать любимому существу все плоды своего прежнего любовного опыта. Полагаю, что ни одно из ухищрений, изобретенных человечеством на его пути от торопливых совокуплений первобытных людей в лесных чащах до римских оргий и обществ свободной любви в России серебряного века, — ничто, говорю я, из приобретенного на этом пути не осталось неопробованным нами с Анной.

Один раз, когда мы отдыхали после очередных восторгов, я нежно назвал свою любимую по имени. Она отстранилась и с удивлением посмотрела на меня. "Откуда ты знаешь, как меня зовут? — спросила она требовательно. — Я ведь тебе не говорила, я точно помню". "А я и не спрашивал, — пожал я плечами, — мне это не обязательно. Мне достаточно посмотреть на человека, чтобы узнать, как его зовут, да и вообще всю его подноготную". "Если бы я не читала твоих стихов, я бы тебе не поверила, — произнесла Анна задумчиво. — Но все же есть нечто такое, чего ты никогда не смог бы узнать обо мне со всей твоей проницательностью. Ты наверняка понял, что я дочь какого-то очень большого человека, но даже тебе не узнать, насколько большого. Так вот, не хочу ничего от тебя скрывать: я — дочь сверхпрезидента". "Путина, что ли?" — хмыкнул я недоверчиво. "Нет, Путин — просто обычный президент, — терпеливо объяснила Анна. — А мой отец — сверхпрезидент". "Что же он за птица? — спросил я с удивлением. — Чем занимается? Никогда не слыхал о такой должности". "И не услышишь, — пообещала Анна. — Это сверхсекретная должность, о ее существовании знают очень немногие люди даже из числа тех, кто работает непосредственно с отцом. Понимаешь, в каждом обществе должен быть человек, олицетворяющий все это общество, все господствующие в нем отношения, не просто властвующий, но несущий в себе саму идею власти. Когда-то такими людьми, видимо, были короли. Гитлер и Сталин были публичными сверхпрезидентами, но публичность и такая должность несовместимы. Люди не любят власть и погубят все, что сделано сверхпрезидентом, если знают о его существовании. В буржуазных обществах, особенно в тех, где, как у нас, происходит первоначальное накопление, сверхпрезидент совершенно необходим, иначе все развалится. Папы сейчас нет, он уехал метить территорию…" "Странный какой-то термин, — не удержался я от усмешки. — Словно из зоологии". "Сходство действительно есть, — серьезно кивнула Анна. — Он объезжает заводы, шахты, города и метит специальной пахучей жидкостью все то, что должно быть приватизировано, то есть должно достаться капиталу. Потом уже люди на местах начинают приватизировать это имущество. Многие из них искренне полагают, будто они сами это затеяли, но на самом деле на них так действует запах, оставленный папой. Они буквально дуреют от этого запаха и не могут успокоиться до тех пор, пока не присвоят ту вещь, от которой он исходит". "А какая твоему отцу в итоге корысть? — спросил я. — Он ведь только метит, а присваивает кто-то другой". "Ну, во-первых, эти другие обязательно попадают в зависимость к папе. А во-вторых, я же тебе говорила: папа — это живое воплощение власти буржуа, представитель класса в целом и каждого отдельного капиталиста. Он просто не может действовать иначе". "Какая ты мудрая", — восхищенно прошептал я и поочередно поцеловал ее чудесные синие глаза, опушенные длинными ресницами. Затем я начал нежно ласкать ее, уже успев подметить, какие прикосновения и ласки нравятся ей больше, чтобы приготовить к очередному внедрению моего мужского щупа. Она блаженно вздохнула, когда я вкрадчиво и вместе с тем мощно овладел ею, однако тут же напряглась и прошептала: "Господи, папа должен вот-вот нагрянуть! Он такой пунктуальный!" "Не нагрянет", — тупо возразил я, сам не понимая, что говорю.

"Он уже нагрянул", — произнес прямо надо мной жизнерадостный мужской голос. "Ой, папа", — хихикнула Анна. "Так точно, а это кто?" — поинтересовался голос. Стоять перед сверхпрезидентом в чем мать родила было, конечно, глуповато, но лежать перед ним в том же виде на его дочери, да еще и слившись с нею — еще глупее. Поэтому я встал, прикрывая срам, и оказался лицом к лицу с плотным светловолосым мужчиной среднего роста, взиравшим на меня с явной симпатией маленькими голубыми глазками. Его веснушчатое лицо с задорно вздернутым носом и растянутым в постоянной усмешке ртом совершенно не подходило исполнителю такой серьезной общественной миссии, каковой, если вдуматься, является миссия сверхпрезидента. "Ничеего-ничего, не стесняйтесь, ваше дело молодое", — добродушно обратился к нам хозяин поместья. Я был поражен тем, насколько непохожа Анна на своего отца, с виду напоминавшего не маститого руководителя, а какого-то веселого персонажа русских сказок вроде Емели или солдата, варившего щи из топора. Вдобавок от сверхпрезидента явственно попахивало спиртным. Анна же, напротив, обладала скорее трагической внешностью. Впрочем, и история, и мой личный опыт свидетельствуют о том, что самые великие (и порой жестокие) деяния в России частенько совершаются большими весельчаками и со скоморошьими ужимками. Сверхпрезидент и впрямь оказался веселым человеком и вскоре очаровал меня своим чувством юмора и умением наслаждаться жизнью. Первым делом он властным движением руки заставил исчезнуть своих клевретов, топтавшихся поодаль, затем велел мне одеться и пригласил в дом. Анна сама изъявила желание присоединиться к нам — похоже, отец давно отвык разговаривать с ней в повелительном наклонении. "Позвольте узнать, как вы сюда проникли? — обратился ко мне сверхпрезидент. — А главное, зачем?" "Я небогат, сударь, и хотел попросить еды в вашей усадьбе, — ответил я с достоинством. — Однако усадьба хорошо охраняется, и я мог бы отказаться от этой затеи, если бы не увидел в бинокль вашу дочь у бассейна. Вы верите в любовь с первого взгляда?" "А что я? — пожал плечами сверхпрезидент. — Это ваше дело молодое, а у меня других забот полон рот. Лишь бы моя дочь в нее верила. Честно говоря, в последнее время меня стало беспокоить ее будущее. Не может же молодой девушке совсем никто не нравиться! С какими только людьми я ее не знакомил — и молоды, и при власти, и с огромными деньгами, и знамениты…" "Папа, это просто смешно, — встряла в разговор державшаяся сзади Анна. — Все эти люди — полные ничтожества, по-настоящему их интересуют исключительно деньги". "Не стоит преуменьшать значение денег, дорогая, — обернулся к ней сверхпрезидент. — Впрочем, что теперь об этом говорить… Лишь бы ты была счастлива". "Я очень счастлива, папа", — с жаром заявила Анна. "Ну что ж, тогда совет вам да любовь", — вздохнул сверхпрезидент. После этого он быстро вошел в роль доброго папаши и хлебосольного хозяина. На веранде дома был сервирован роскошный стол, которому позавидовал бы и сам Гаргантюа. У меня, не евшего уже двое суток, да еще после бурных любовных утех, тут же потекли слюнки. Ел я, разумеется, так, что за ушами трещало, а наполнив желудок, воздал должное и горячительным напиткам, разнообразие которых было невероятным. Однако до сверхпрезидента и его приближенных мне было далеко: я отродясь не видел, чтобы люди так ели и пили. С ними не смогли бы потягаться ни Объедало и Опивало из русских сказок, ни веселые великаны Рабле — жаренный целиком баран на моих глазах за несколько минут превращался в жалкий скелет, а перед новым тостом каждому пьющему наливали в огромный хрустальный кубок по нескольку бутылок благородного вина из Абрау-Дюрсо. "Порой так устаешь от всех этих поездок, командировок, — заметив мое удивление, пояснил сверхпрезидент. — Поневоле хочется расслабиться". Через некоторое время участники застолья уже начали поглаживать и похлопывать хорошеньких официанток; правда, в присутствии дочери хозяина делалось это только украдкой. Чувствовалось, что и самого сверхпрезидента стесняет наше присутствие — я случайно заметил, как он красноречиво перемигнулся с пригожей румяной поварихой, на миг как бы случайно возникшей в дверном проеме. После еще нескольких тостов (не отличавшихся, честно сказать, оригинальностью) наш хозяин подозвал к себе одного из клевретов, отдал ему какое-то распоряжение, тот вышел в смежную комнату, и было слышно, как он там говорит по мобильному телефону. Затем этот человек вернулся к сверхпрезиденту и что-то шепнул ему на ухо. Тот одобрительно кивнул и повернулся ко мне со словами: "Вам надо бы пойти переодеться. Сейчас подадут вертолет, он отвезет вас с Анной на военный аэродром, а оттуда вылетите в Москву — все уже согласовано, задержек не будет". "А зачем нам в Москву?" — ошарашенно спросил я. "Ну как же, должны же вы где-то жить с Анной? Вам выделили квартиру в Москве — никакой лишней помпы, семь комнат в тихом переулке на Остоженке, — так надо ее посмотреть. Но думаю, что все будет нормально и вам понравится".