Дмитрий Красько - Волк-одиночка

Основная масса голосов доносилась из кухни. Там, видимо, собрались друзья-таксисты, которые уже взялись за поминки непогребенной еще души усопшего. Из спальни тоже доносилось какое-то ворчание, но, заглянув туда, я увидел, что это всего лишь две тетки в черном, вероятно, соседки, которые старались утешить осиротевших пацанов. Те, впрочем, за малым возрастом — одному семь лет, другому пять — особо не грустили, рубали конфеты и печенье и, сидя на кровати, беспечно болтали ногами.

В кухне же действительно заседала солидная компания. Каким образом они собрались отмазываться перед директором — ума не приложу, но если сегодня хоть одна машина из третьего таксопарка бороздила бескрайние уличные просторы, это было уже хорошо. Только кто сидел за рулем этой машины, я себе представить не мог. Потому что тут были многие — и те, кто должен находиться на смене, и те, чья смена ночью или завтра. Генаха Кавалерист, Габриян, Рамс, Чудо, Будильник, Веселый Костик, Пилюля, другие. В угол между столом и холодильником забился механик Вахиб. У открытого окна, время от времени шмыгая длинным носом, стоял Макарец — вот уж кого совсем не ожидал здесь увидеть.

На столе стояла початая бутылка водки, под столом — две пустых. На толпу человек в двадцать с лишним это ничто. Вдова суетилась у раковины, готовя закуску.

— Здорово, орлы, — поприветствовал я всех, входя в кухню. Розочка — за мной. Отставать от меня в незнакомом месте она не решалась.

Кухня у Четырехглазого была обширной. Даже вобрав меня с моей дамой она умудрилась избежать определения «повернуться негде». При желании, здесь можно было разместить еще с десяток человек. Вот только толпа поминальщиков не очень спешила принять нас. На мое приветствие никто не отозвался, никто не налил и не протянул мне чарку водки. Для них я по-прежнему был изгоем, недостойным мимоходом сказанного слова.

Уловив, что творится форменный непорядок, Любава бросила намыливать свеклину и метнулась к столу. Схватив стопку, она плеснула туда водки и протянула мне:

— На, Мишок, выпей. За упокой души Валеркиной.

Я принял стопку, посмотрел ее на свет и опрокинул в себя, предварительно выдохнув:

— Земля — пухом.

— Что-то мне тут душно стало, — очень прозрачно намекнул Генаха Кавалерист. Я внутренне усмехнулся. Все-таки, неплохо я их всех изучил. Знал, что если кто и попытается устроить сейчас хипеш, то это будет именно Генаха. — Пойду, подышу чем-нибудь, — добавил он и попер прямо на меня. Как будто нельзя было обойти стороной — я стоял вовсе не на проходе.

Но Генаха хотел меня унизить. Под настроение у него это неплохо получалось — он умел общаться с людьми. Только загвоздка в том, что я вовсе не хотел быть униженным. С другой стороны, рассказывать им историю своих похождений мне тоже пока не хотелось. Но, видимо, ничего другого не оставалось.

А Кавалерист тем времени подошел вплотную. И, видя, что я не собираюсь уступать ему дорогу, поднял руку — то ли для того, чтобы пихнуть меня в плечо, то ли для того, чтобы по морде съездить — не знаю. А проверять не стал, желания не возникло. Просто перехватил его руку и несильным, но ловким движением вывернул ладонь внутренней стороной к запястью. Хороший приемчик. В армии таким наш повар особо голодных штрафовал. Главное, больно, а поделать ничего нельзя — руку сломает. Я сам несколько раз бывал особо голодным.

Генаха охнул и загнулся в очень неудобную позицию. Он уже не жаловался, что ему душно. Он уже вообще ни на что не жаловался, предпочитая молчать.

— А теперь слушайте на меня, волки, — сказал я. — Умные вещи говорить буду. И ты, Генаха, тоже слушай. Ты, хоть и Кавалерист, а дурак дураком. Тебя если возьмут в кавалерию служить, то только в качестве лошади. Да и то вряд ли — зубами не вышел.

Генаха что-то недовольно загудел и попытался вырваться, но я только сильнее заломил ему ладонь, он вякнул и смирился со своим положением.

Остальные смотрели на меня вытаращенными глазами. В дверном проеме появился Ян, и тоже застыл с офигевшим видом. Вдова, обернувшись, всплеснула руками, но ничего не сказала, а руки опустить запамятовала. Так и стояла.

— Я вам, орлы, вот что скажу, — продолжал я. — Вы из-за чего на меня окрысились? Из-за того, что Литовец решил, что я стал старый и стал домашний. Из-за того, что со мной больше нельзя иметь дела. Что я теперь, если чего и хочу, то не денег или женщину, а покоя. Верно я говорю?

— А что, не так? — скривил губы Литовец.

— А с чего ты это, собственно, взял? — поинтересовался я.

— Да ты же мне сам все это высказал, когда я к тебе заехал! — удивился он.

— «Высказал»! — передразнил я. — Человек с похмелья, потрясен смертью друга, и что — он не имеет права слегка спороть глупость? Нервы, Ян, нервы. От них кто угодно может что угодно наговорить. А ты, падла, гордый оказался — встал и ушел. Только и я гордый — когда вы, сволочи, на следующий день со мной даже по душам поговорить не пожелали — вы же за поступком человека не видите, а человек слаб! — то я не стал у вас в ногах валяться. Я сел в машину и поехал этих хуцпанов ловить.

— Мог бы и сам сказать, да? — буркнул Рамс.

— Счас, — хмыкнул я. — Когда Генаха чуть не прицельно в меня плюет, а ты на меня свою толстую задницу наставляешь? Разбежался! У меня, как хотите, тоже своя мужская гордость есть, и когда об меня пытаются вытереться, мне это не нравится.

— Короче, — потребовал суровый дедушка Будильник.

— А если короче, то я их нашел.

— И что? — разом вопросили несколько голосов.

— И все, — сказал я. — Два трупа в машине в ночь аварии — из той компании, что Четырехглазого убила и Яна покалечила.

— Руку-то отпусти! — потребовал Генаха откуда-то из района собственных коленок. Я отпустил. Пусть его. Вряд ли теперь бублики на меня крошить станет. Потирая растянутое запястье, Генаха отошел на прежнее место.

Розочка, стоявшая чуть сзади и левее меня, смотрела в мой профиль в полном восхищении, и я гордился собой. Черт возьми, это действительно лестно — настолько приковать к себе общее внимание! Тем более, когда рядом — женщина, в которую часов шесть уже, как влюблен. Это вдвойне возбуждает.

— Дальше-то что? — усмехнулся Веселый Костик. — Подумаешь, двух кунгуру из нехорошей фирмы замочил. Этим проблемы не решишь. Тут надо всю фирму рушить, а ты в больничку попал, и весь твой запал в палате, прошу пардона, пропал. Но если ты нас стыдишь, то готов признать: да, мы по отношению к тебе были не очень правы. Извини.

— Да ладно, чего там, — я начал злиться. — Продолжай в том же духе. Только я тебе еще одну умную вещь скажу: если я попал в больницу, это не значит, что все кончилось. Я за то время, пока вы на меня зуб точили, успел на многое посмотреть, со многими пообщаться и многое узнать.