Константин Туманов - Трущобы Петербурга

— У вас, Иван Петрович, словно заряды без дроби, так вы отчаянно палите; что это, батюшка с вами? — спросил я Трута, когда мы сошлись покурить.

— И сам не знаю, что значит; правда, как будто одним порохом стреляю. Это, должно быть, все проклятый сон наделал.

— Какой сон?

— Да мне третьего дня снился и отчасти уже подтвердился в действительности. Скверный сон, я вам доложу.

— Ну, пустяки; просто, верно, вы выпили изрядно на ночь, ну и приснится, конечно, всякая ерунда.

— Кабы ночью да пьян был, так оно, пожалуй бы, ничего и не приснилось, а то, представьте, днем, перед обедом, у Владимира Ивановича заснул и совершенно был трезв.

— Ну что же такое снилось, расскажите?

— Скверное и страшное, батюшка, снилось. Пришла будто бы ко мне покойница матушка, нежно так на меня посмотрела, а потом взяла за руку да и говорит: «Видишь ли, Ваня, я пришла тебя предупредить, что если ты своей беспутной жизни не бросишь, то с тобой случится страшное несчастье, а какое, тебе может сказать гадалка Химка в Перловом хуторе»; перекрестила меня и исчезла. Я сейчас же проснулся и, верите ли, весь был мокрый от холодного пота; руки, ноги трясутся…

— Ну и только?

— Сна только и было, а продолжение его — уже настоящая действительность. Нужно вам сказать, что я никакой гадалки Химки не знал и о ее существовании ни от кого не слыхал, да и на Перловском хуторе был всего один или два раза, да и то давно. Сон этот так запал мне в голову, так я себя скверно после него чувствовал, что на другой же день, то есть вчера утром, отправился в Перловку проверить, есть ли там действительно гадалка Химка. И что же вы думаете — гадалка Химка действительно оказалась!.. Мне показали её избу и рассказали про нее чудеса. Я прямо так и опешил, но все-таки отправился. В темной низенькой избенке встретила меня очень древняя старуха, совершенно высохшая и седая, олицетворявшая собой скорее гоголевскую ведьму, чем обыкновенную крестьянскую старуху. Я рассказал ей о цели своего визита, и она, не спрашивая меня, кто я такой, где живу и чем занимаюсь, а только долго смотрела мне в глаза, потом взяла руку и тоже внимательно ее рассматривала, а затем уже прямо и выпалила: «Пьешь много, панич, друга имеешь, через него и на тот свет скоро отправишься. В поле, на охоте умрешь». Я сунул ей в руку несколько серебряных монет и как сумасшедший вылетел от неё, и с тех пор вот я покоя не найду, совсем руки опустились от речей проклятой старухи, а вы говорите — палю отчего!..

— Какая ерунда! Это простая случайность, и больше ничего. Не придавайте этому никакого значения, а вот действительно пейте поменьше, это вообще будет полезно, — успокаивал я Трута.

ПРОШЕЛ ГОД, В течение которого, занятый службою и поездкой в Петербург, я не только не охотился с Трутом и Трутовским, но даже не видался с ними и ничего об них не слыхал. Вдруг в нашем городишке, где помешалась моя камера, разнесся слух, что Трут и Трутовский поссорились на охоте и Трутовский уложил Трута на месте. Труп Трута нашли пастухи в степи на другой день, в страшно обезображенном виде; около него собака и ружье.

Я не верил городским слухам и сплетням, но, к несчастью, вечером того же дня я получил официальное об этом сообщение полиции. Усадьба Трутовского была в 15–20 верстах от города, и я на другой же день, утром, полетел туда. По приезде на место, в степь, картина мне представилась следующая: труп лежал на спине, с опаленным лицом и снесенным черепом, из которого вывалилась часть мозгов и лежала тут же на траве вместе с кусками запекшейся крови, руки были раскинуты по сторонам; в нескольких шагах от трупа валялось ружье — двухстволка, а у изголовья трупа — свернувшись в клубок, лежала собака покойного Бекас. Сотский и два десятских находились тут же. Когда я ближе подошел к трупу и окликнул собаку, она, видимо, узнала меня по голосу и, шевеля хвостом, подошла ко мне, подставляя голову, чтобы её поласкать, и, когда я это сделал, она подошла к трупу, жалобно посмотрела на своего мертвого хозяина, потом на меня и, опустив хвост, уныло пошла на свое прежнее место. Мне ужасно было жаль смотреть на это бедное животное, потерявшее своего хозяина. «Вот кто, думал я, знает разгадку происшедшей здесь драмы!..» Пастухи, которые тоже были здесь, как равно и староста — говорили одно, что третьего дня господа здесь охотились и много стреляли, а потом все смолкло, и они думали, что господа ушли домой.

— Ан, видно, ушел-то один домой, а другой-то вот где ночевать остался и долго проспал, коли мы вот уже третьи сутки дожидаемся, — говорили десятские, недовольные тем, что для охраны трупа их оторвали от своих домашних работ, которых в конце августа у всякого мужика довольно.

Я принялся за описание места и осмотр трупа. Место было мне очень хорошо знакомо — оно недалеко от усадьбы Трутовского, и здесь всегда была масса перепелов. Каких-нибудь знаков насилия на трупе не оказалось; в боковом кармане пиджака лежал бумажник, в котором, кроме 30 рублей, не было ничего, в жилете — часы с цепочкой, а в кармане брюк лежал носовой платок с туго затянутыми узлом и с буквами «ИТ».

Ружье оказалось заряженным только на один ствол, в патронташе — несколько пустых и набитых патронов, в ягташе — дичи никакой. Смотря на положение трупа, на лежавшие около него вещи и не найдя в кармане никакой записки, я хотел угадать, что здесь могло произойти: самоубийство, убийство или неосторожность? Не найдя пока на это ответов, я отправился в усадьбу к Трутовскому, куда велел перевезти и труп, впредь до приезда доктора для вскрытия. В усадьбе между тем как будто все вымерло, никого не было видно, никого не было слышно, даже собака не бросилась и не залаяла, когда я подъехал к крыльцу. В доме, когда я вошел, тоже царила полнейшая тишина, и лишь на пороге в залу меня встретил смущенный и как-то растерянный Трутовский.

— Уж вы меня, Владимир Иванович, извините, я к вам без спросу и не один, с собой привез и Ивана Петровича, — сказал я, здороваясь с ним.

Трутовский слабо пожал мне руку и ничего на это не ответил. Я продолжал.

— Будьте любезны, отведите нам по комнатке; покойнику — полежать, пока вот приедет доктор, а мне — заняться делами. К Труту на хутор ехать и далеко, и неудобно. Не стесню я вас?

— Сделайте одолжение — располагайтесь, дом большой.

— Федор, — обратился он к вошедшему лакею, — отведи там около террасы две комнаты в распоряжение господина следователя, прибери их и служи.

Федор ушел, а я спросил Трутовскаго, который уже несколько оправился:

— Ну, как охотитесь, Владимир Иванович?

— Да вот видите, какая тут охота, — какой казус вышел с Иваном Петровичем. Кто мог подумать?..

— То есть, что, собственно? — спросил я Трутовского, глядя на него в упор.