Константин Туманов - Трущобы Петербурга

— Устали — отдохните, попейте чайку, или закусите, а только ваше заключение очень и очень важно. Потом я скажу вам — почему. Вот бомбандир Ремесло вам устроит отличную оперативную комнату, даст вам отменное освещение; к услугам вашим два сотских, десятский, — и валяйте, а я пойду к хозяйке делать свое дело.

— А скажите, что тут — то есть, кто кого убил и за что? Правда, что все это из-за ревности?

— Пока еще ничего не могу вам сказать, — поспешно ответил я доктору и вышел.

Расположение дома я знал отлично, так что найти Варвару Яковлевну мне не стоило труда. Она сидела в гостиной, около своей спальни, и держала в руках какое-то шитье, сильно над ним наклонившись. Варвара Яковлевна Трутовская, рожденная Крестовоздви-женская, происходила из бедной, но благородной, как всегда это говорят, семьи, и злые языки утверждают, что Владимир Иванович был единственным прибежищем и якорем спасения в обыденной житейской буре девицы на выданье, и его женили на ней пьяным; шафером был пьяный же приятель Трут, который сразу-то и внимания не обратил на невесту своего друга, а потом уже, присмотревшись хорошенько, нашел её далеко не лишенною некоторых прелестей. Кроме своего романического прошлого, в приданое за собой Варвара Яковлевна принесла Трутовскому роскошные формы своей высокой, статной фигуры; лицом была она некрасива, но в глазах было что-то манящее, чарующее и ласкающее… Хозяйка она была плохая, жена еще хуже, и мало того, что она не сдерживала своего мужа в излишних излияниях Бахусу, а, наоборот, поощряла это своим собственным примером. Общество мужчин она ужасно любила и напропалую кокетничала с ними, а потому и не удивительно, что, за неимением под руками других, она завела роман с таким мухобоем, как Трут. В настоящее время я заметил, что она как будто похудела, осунулась, и глаза были красны.

— Здравствуйте, Варвара Яковлевна, чем занимаетесь? — спросил я, подсаживаясь к ней поближе.

— Ничем особенным — вышиваю.

— А Владимир Иванович?

— Он заперся у себя в кабинете. Не хотите ли чаю?

— Благодарю вас, мне уже приносили. Конечно, вы знаете, зачем я у вас в усадьбе и вот теперь пришел к вам?

Она кивнула головой и еще ниже наклонилась над своим шитьем.

— Будьте любезны, скажите, Варвара Яковлевна, что именно послужило причиной ссоры между вашим супругом и покойным Иваном Петровичем и привело их к такой ужасной развязке?

— Я наверное не знаю, — едва слышно, сказала она.

— А вот Федор, давший уже мне свои показания, довольно подробные и обстоятельные, говорит, что именно вы, Варвара Яковлевна, в курсе всей этой ужасной драмы в степи!..

— Федор ужасный лгун и может сказать что угодно, в особенности про меня, так как я почему-то не пользуюсь его расположением. Как старый камердинер своего барина, он принял на себя обязанности какого-то попечителя надо мной и, в случае надобности, не стесняется выдумывать и докладывать барину всякий вздор, а тот, вместо того чтобы поговорить со мной, дуется и по целым дням молчит.

«Ну, — думаю, — тут пошли семейные дела».

— Видите ли, Варвара Яковлевна, — перебил я расходившуюся барыньку, — я, собственно, не об этом, то есть не о Федоре и ваших отношениях к мужу, а о ваших отношениях к Труту хочу знать.

— Вот же, вот, я и хочу вам сказать, что все это вышло из-за наговоров этого негодяя Федора. Между прочим, я на прошлой неделе ездила в N-ск и там случайно встретилась с покойным Иваном Петровичем; пробыла я там всего одни сутки, а Федор, который, по приказанию барина, везде меня сопровождал, вывел из этого целую историю, со всевозможными любовными приключениями, и преподнес это все мужу. Владимир Иванович и до этого почему-то косо посматривал на частые посещения нас Иваном Петровичем, теперь уже прямо стал меняться в лице при виде его, и вот, не объяснившись со мною, не переговорив хорошенько, приревновал его ко мне. Когда он, в роковой день, уходил на охоту, я видела, по торопливым, нервным движениям мужа, что охота — только предлог, а ему, просто-напросто хотелось скорее увести Ивана Петровича куда-нибудь подальше и наедине с ним разрешить закравшееся в душу сомнение. Ну, вот там, в поле, и вышла развязка.

— То есть, Владимир Иванович застрелил Трута?

— Нет, я думаю, не совсем так, а скорее, что у них из-за этого дурака, Федора, состоялась дуэль — американская, что ли; словом, выпал жребий Труту, и он сам себя застрелил.

— А вы не допускаете, что здесь мог иметь место простой несчастный случай?

— Конечно, допускаю и это, но с другой стороны, и нет, так как, если с ними, с пьяными, никогда не случалось несчастных каких-нибудь случаев на охоте, то как это могло случиться с совершенно трезвыми? Они в этот день оба почти ничего не пили.

— Так. Еще вопрос: когда Владимир Иванович возвратился домой с охоты, вы с ним виделись вечером, говорили?

— Нет, он вообще в последнее время избегал меня почему-то; возвратившись, он прошел прямо к себе, в кабинет, выпил там чаю и лег спать. Его рано разбудил Федор с известием, что пастухи нашли в степи мертвого Ивана Петровича, и он сейчас же туда уехал.

— По приезде он говорил с вами?

— Нет. За обедом только он сказал мне: «Ты слышала, что случилось то, что давно уже должно было случиться. Трут пустил себе в башку заряд. Это слишком тебя огорчает?» Я ему на это ничего не ответила. Замолчал и он, хотя видно было, что он еще что-то хотел мне сказать.

Я записал показания Варвары Яковлевны, дал ей подписать и, пожелав покойной ночи, ушел в комнату покойника, к доктору. Там я застал следующую картину: доктор, без сюртука, с засученными рукавами рубахи и с громадною сигарою в зубах, усиленно хлопотал над трупом несчастного Трута. Он уже покончил с черепом и, вскрыв полость желудка, рылся в требухах покойного, а около него, с инструментами наготове, стоял молоденький фельдшер; сотский и два десятских находились тут же и не особенно одобрительно посматривали на медицинские манипуляции. Воздух в комнате, несмотря на отворенные окна, был ужасный.

— Что, доктор, покойник, несомненно, застрелился, а не зарезался?

— Да, несомненно застрелился, и прекрасно, знаете ли, сделал; все равно ему пришлось бы, может быть, и резаться; покойник был страшный алкоголик и очень скоро должен был сойти с ума.

— Я знаю, он много пил, а вот скажите, доктор, как вы нашли череп и направление выстрела?

— Я нахожу, что выстрел был сделан, во-первых, на очень близком расстоянии, а во-вторых, — снизу вверх. Да, именно, выстрел был сделан почти в упор, так как под черепом и в мозгах я нашел оба пыжа, вот они, — сказал доктор, подавая мне залитые кровью пыжи.

— А нельзя ли мне извлечь несколько дробинок?

— Вот, получите; должно быть, здесь чуть ли не весь заряд. Промойте их только хорошенько, — сказал доктор, обращаясь к фельдшеру.