Константин Туманов - Трущобы Петербурга

Племянник Бжодиковского был лихой кавалерийский офицер, который, хотя и терпеть не мог своего скрягу дядюшку, но денежки все-таки от него получал не маленькие. Смерть дядюшки вызвала в племянничке живейшее удовольствие, и он, отслужив по нем панихиду, пустился из Варшавы скорехонько в Зальков, чтобы немедленно принять в руки наследство. Не мало его интересовала и симпатия покойника, пани Августа, которая отхватила у него такой жирный кусок из наследства. Об ней он только имел понятие понаслышке, а сам ее не видал, так как к дядюшке он приезжал, когда еще была жива жена, и с тех пор он с ним не видался, да дядюшка его и не звал никогда.

Дело было в конце февраля. Молодой человек и богатый наследник благополучно доехал по железной дороге до станции Попельни, где его ожидала зимняя карета и лошади. Санный путь еле держался, а через реки было уже опасно переезжать по льду. Кучер предложил барину, ввиду опасности ближайшего пути, сделать верст десять кругу, чтобы избежать переправы по льду, но барин велел ехать ближайшими путями и поскорей.

Не доезжая нескольких верст до Залькова, нужно было переехать реку Днестр, и вот, не достигнув, может быть, 2–3 саженей до другого берега, лошади, карета, кучер и барин — все пошло под лед. Днестр — страшно быстрая река, и только на шестые сутки удалось вытащить несчастных из реки без всяких, конечно, признаков жизни.

Трагическая смерть племянника Бжодиковского, наследника полуторамиллионного имения, поставила пани Августу в исключительное положение. Прямых, законных наследников столь огромного состояния не было никого, и вот она, через два года усиленных хлопот, сделалась обладательницей всего, и заводов, и имения, и капиталов.

В то время пани Августе было около 40 лет, и она вторично вышла замуж за донского казачьего полковника, который, пробираясь на австрийскую границу, делал днёвку с полком в Залькове и познакомился с любезной и гостеприимной помещицей, не утратившей еще не только красоты, но даже живости и изящества, влюбился, сделал предложение и на границу ушел уже не только с полком, но с красивой и богатейшей женой. Сын Августы был усыновлен, отдан в кадетский корпус и тоже поступил в полк.

Такова оказалась судьба бывшей экономки!..

В ОДНОМ ИЗ скромных домиков города N-ска, на нежном попечении матери воспитывалась молодая, красивая девушка. В больших черных глазах её блистали редкий ум и светлая мысль; густые локоны черных волос, небрежно разбросанных по полным для её лет плечам, резко оттеняли несколько бледное, но свежее, лицо, исполненное энергии и той крепкой жизни, которая развилась в четырнадцатилетней девушке. При всей скромной жизни, которую обнаруживали три небогато, но чисто убранные комнаты, в одной из них, однако, стояла арфа, в другой — рояль, а множество разбросанных книг показывали, что девушка столько же любила чтение, как и музыку. Простое белое платье из кисеи, грациозно подпоясанное голубою ленточкою, составляло весь наряд девушки, которая почти никуда не выходила из своего уютного уголка, разве только для сопровождения своей матери, которой она казалась скорее меньшой сестрой, чем дочерью.

Мать её, вышедшая замуж в ранние годы, очень хорошо сохранилась и была еще в цветущем возрасте, и если бы не сильная грусть, видневшаяся во всех приемах молодой женщины, наложившая на ее физиономию особенный отпечаток уныния и покорности судьбе, всякий бы мог и теперь залюбоваться её правильными, красивыми чертами лица. Это были вдова и дочь капитана Бермамутского, скончавшегося за несколько месяцев до нашего рассказа. Сам прекрасно воспитанный, он лично занимался первоначальным образованием своей горячо любимой дочери и вселил ей особенную любовь к музыке, и именно — игре на арфе, не предполагая, что в будущем любовь эта послужит таким ужасным несчастьем для его дочери.

Преждевременная смерть Бермамутского лишила мать и дочь их главной опоры. Марусе, как звали молодую девушку, в то время было тринадцать лет. Скорбь была неописанная, и когда прошли её первые порывы, то мать и дочь увидали, что денег у них осталось не боле как на нисколько месяцев самой скромной жизни. Они умерили расходы. Маруся умела хорошо вышивать шелками, мать начала заниматься шитьем белья и роскошного приданого для богатых свадеб. Несколько дорогих вещей, оставшихся после покойного, были проданы, прислуга уменьшена, и просторное помещение на одной из лучших улиц заменено уютной квартиркой, в три комнаты, на дальнем Подоле.

Жизнь на Подоле, да еще в переулке, очень скучна, но мать и дочь не скучали вместе. Они находили истинное наслаждение в тихой грусти и в воспоминаниях об их улетевшем друге, могилу которого они часто навещали, убирали цветами, и горячо о нем молились.

Не в силах поддерживать прежний круг знакомств, они ни к кому не ходили и к себе никого не принимали. Родных у них не было. Однообразие такой жизни скрадывалось однако частыми посещениями одного богатого и прекрасно образованного молодого человека, некоего Вавилова, который был учеником Бермамутского в искусстве фехтования. Вавилов часто посещал семейство учителя при жизни и продолжал это делать после его смерти. Неценные подарки, безделушки, не оскорблявшие чести и достоинства молодых дам, были иногда предлагаемы с его стороны самым вежливым и безукоризненным образом. Он беспрестанно твердил, что для него нет большего наслаждения, как угодить такому милому существу, как Маруся.

Несмотря на огромный круг знакомства, который должен был поддерживать Вавилов, не проходило дня, чтобы он не побывал у своих «подольских» друзей. Маруся играла на арфе, пела, а Вавилов аккомпанировал ей на рояли. Иногда они прогуливались вместе. Мать и дочь незаметно привыкали к нему, и он стал как бы их семьянином. Но вот Марусе исполнилось пятнадцать лет. Она сильно развилась и похорошела; мать согласилась, чтобы она носила уже длинное платье, — полная грудь двушки требовала корсета. Маруся вся горела жизнью, а частое присутствие молодого человека как будто способствовало её развитию… заметно было, что она полюбила Вавилова. Мать хотя и догадывалась об этом, но, следуя направлению того воспитания, которое начал отец, не говорила ни слова о её чувствах, не возбуждала в ней несбыточных надежд и вместе с тем не клала никакого запрета на отношения своей дочери с молодым человеком. Вскоре однако всё разъяснилось: Вавилов сделал форменное предложение Марусе и получил её согласие. Матери он сказал откровенно, что его родители помешаны на гербах и дворянстве, и о согласии на их брак теперь нечего даже мечтать, но что время все поборет, все устроит, и так как он и Маруся еще очень молоды, то можно обождать. С течением времени он постепенно приручит своих родителей к мысли о своей женитьбе. Достаточно им увидать Марусю, чтобы полюбить ее как дочь и дать свое согласие на брак с нею. С полною верою в благородство Вавилова госпожа Бермамутская дала свое согласие на его предложение, и он, как жених, уже бывал с Марусею иногда и без матери.