Константин Туманов - Трущобы Петербурга

Немного отдохнув, пани Августа продолжала:

— Повторяю вам, господин следователь, что, узнав поближе своего муженька, я более уже не сомневалась, что рано или поздно нас арестуют, и относилась к этому, как и к дальнейшим его деяниям, совершенно безучастно. Поэтому когда в Ростове ночью нагрянула к нам полиция, я знала, зачем она пришла, и совершенно хладнокровно выслушала распоряжение пристава о своем аресте и спокойно отправилась в тюрьму. С этого момента я уже более не разговаривала с мужем и видалась с ним только мельком, на этапах, да вправду сказать, я его и не искала. Через два дня нас назначили на этап. Боже мой, чего-чего только я не испытала за эти 15–16 дней этапного путешествия от Ростова до Ольгополя!.. Вот вам, господин следователь, все. Остальное вам так или иначе уже известно, и виновата я только в том, что увлеклась этим недостойным, порочным человеком, оказавшимся, в довершение всего, еще и хамом.

— Нет, пани Августа, виноваты вы главным образом в том, что не заявили своевременно властям о совершенном Гончаром, впоследствии ставшим вашим мужем, грабеже и насилии над помещиком Бжодиковским.

— Да, господин следователь. В этом меня будут обвинять? Но ведь я прежде всего женщина и не могла ничего сделать этого из страха, так как он мне грозил пистолетом. Затем я же его в то время любила, я носила уже в себе от него ребенка — плод этой любви, и, наконец, я так стремилась освободиться от давившей меня обстановки в доме Бжодиковского. Могла ли я при этих данных доносить на него, тем более не зная даже хорошенько, при каких обстоятельствах совершено мое бегство от Бжодиковского. Я никогда об этом не расспрашивала. Лично я, право, никакого вреда, никакого материального ущерба Станиславу Ромуальдовичу не сделала, и перед ним я только тем виновата, что бежала от него, но, я думаю, он это мне простит. Если он жив, то позвольте мне, господин следователь, ему написать и повидаться с ним.

— Бжодиковсюй жив, и писать вы к нему, конечно, можете, но видеться с ним я пока вам не позволю. Когда окончу следствие, тогда можно будет. Словом, это еще успеется, а вот лучше скажите мне, пожалуйста, — те двое участников в ограблении Бжодиковского были у вас в Питере, или где-нибудь вы с ними виделись после того, как расстались в Крыжополе 13 октября?

— Да, один из них был несколько раз у нас в Питере. Я его узнала по голосу и по тем разговорам, какие он вел с мужем. Его зовут Гвоздь — имени не знаю. Такой высокий и худой, бороду бреет: видно, бывавший во многих мошеннических и грабительских делах. Он меня терпеть не мог, а когда он перепугал моего сына, я возненавидела его. Насколько я поняла из разговоров, он живет то ли в Балте, то в Рашкове, где имеет какие-то конторы, должно быть, тоже какие-нибудь мошеннические. Что же касается Никиты, которого мой супруг так щедро одарил деньгами и тройкою лошадей с фургоном, то опять-таки из их разговоров я могла заключить, что он вскорости после 13 октября где-то утонул с своими подарками. Не пошло ворованное добро и ему в прок!..

Записав показания пани Августы, я прочитал его ей и дал подписать. После этого я ее отпустил, а к себе потребовал Гончара.

Гончар, действительно, был очень красивый мужчина; высокого роста, хорошо сложенный, с смуглым лицом и смелыми, выразительными, черными глазами — он производил впечатление довольно внушительное, но во всей, его фигуре, в манере говорить, держать себя — было что-то отталкивающее, неприятное. При допросе он держал себя нахально, самоуверенно и дерзко. На все мои вопросы он большею частью отвечал «знать не знаю», тогда я ему заявил, что точные и правдивые ответы на предварительном следствии могут быть полезны только для него, а самое следствие и правосудие от этого ничуть не потеряют, так как по делу Бжодиковского добыто уже достаточно данных, из которых явствует безусловная виновность его, Гончара.

— А отрицая все и запираясь, вы только губите ни в чем не повинных людей, в числе которых, между прочим, находится ваша жена и ребенок.

— Дозвольте мне, господин следователь, подумать и дать свои показания завтра, — ответил мне в раздумье Гончар.

Я согласился. Мое обращение, видно, подействовало на него.

На другой день Гончар был сговорчивее и в общем подтвердил то, что уже показала его жена. От одного он только совершенно отрекся, это — что он не знает, кто были его сообщники, где они теперь находятся, и что никакого Гвоздя не знает и в Питере у себя его не принимал.

— Это, господин следователь, жена что-то напутала.

— Конечно, — согласился я. — А скажите, зачем это вы перешли из мещан в купцы и назвались Изветовым?

— Помилуйте, господин следователь, с таким, можно сказать, огромным капиталом и не платить гильдии, совестно как-то было, — нахально отвечал Гончар.

— А где вы добыли себе эти документы для этого?

— В Москве; один благоприятель оборудовал мне все документы за радужный билет. Мастер он своего дела был — хоть в графы мог вырядить кого угодно.

— А вы можете назвать его фамилию, приметы и где он именно живет?

— Нет, господин следователь, я с ним только на Тверском бульваре и встречался, а где живет и как его звать, не знаю.

Пока я оставил обоих супругов Изветовых в покое, а принялся, согласно данным мне пани Августой приметам, энергично разыскивать Гвоздя. Я просил Балтского и Ольгопольского исправников учредить особый полицейский надзор за ним в Балте и Рашкове и принять все меры к скорейшему задержанию его.

Действительно, не больше, как через месяц, Гвоздь, как шило в мешке, нашелся. В Рашкове он имел тайную контору по продаже краденых лошадей и всего краденого, а в трех верстах от Рашкова в Троишах, у него была любовница, у которой он и проводил свои досуги, обставив жилище своей возлюбленной всеми удобствами и вполне по-барски. В этом-то укромном уголке полиция и накрыла Гвоздя. При становой квартире в Песчанке я снял первый допрос с Гвоздя, причем заявил ему, что, благодаря показаниям обоих супругов Гончар, мне очень хорошо известны как степень его участия в ограблении помещика Бжодиковского, так равно и некоторые другие эпизоды из всей преступной его деятельности и жизни. Как внезапный арест, так и мое категорическое заявление, видимо, ошеломили Гвоздя, и он после нескольких моих вопросов откровенно поведал мне сначала о себе, а потом подробно рассказал и об Гончаре.

— Если вам, господин следователь, Гончар уже все рассказал про меня, то что же мне жалеть его. Он вам рассказал, как убил и ограбил купца около Гайсина?

— Нет, этого он мне не говорил.

— А как обделал N-скаго исправника, тоже не сказывал?

— Нет, — отвечал я.

— Вот видите, господин следователь, Гончар вам много рассказал про меня, и мало про себя. Я думаю, что тут полька эта его все орудует.