Константин Туманов - Трущобы Петербурга

— Гончар, ваше высокородие, я хорошо знаю; он часто ходил к пану и еще чаще к пани Августе!., которой он привозил всегда материю из Одессы и Киева, куда он часто ездил, и пани Августа всегда давала ему поручения; они вдвоем иногда подолгу просиживали там, на половине барыни. А когда вот он ночью это был, я сразу, хотя и в маске, его все-таки узнал и по голосу, и по походке. Пани Августа ужасно кричала, звала на помощь, но мы были тогда все уже связаны и еле живы от страха.

Показаниям Фильки я придал особенное значение, так как они подтверждали мои подозрения, созревшие еще до начала следствия. Я был убежден, что здесь не без фокусов со стороны Августы и Гончара. Насильно можно увезти молодую, неопытную девушку, которая, действительно, от испуга и страха не может издать ни одного звука, но увезти тридцатилетнюю женщину против её воли и желания — вздор. Она закричала тогда, когда уже знала, что ей никто не может помочь, и молчала на дворе, когда ее усаживали в фургон. Кто, как не Августа, могла знать, сколько у Бжодиковского в данное время наличных денег? Каким образом злодеи вошли в дом через террасу, когда замок в дверях был здесь и ключ висел на стене? «Во всяком преступлении ищи женщину», и я был убежден, что Бжодиковского обделали по предварительному уговору пани Августы и Гончара, который, может быть, даже был с нею близок, так как Бжодиковский представлял уже из себя полную развалину. Когда я свои подозрения высказал Бжодиковскому, он и руками замахал.

— А чи то можно, пане! Моя Августа… — никогда! Положим, что Гончар, действительно, был очень статный и красивый мужчина, хорошо грамотный, бывалый, но все-таки этого не может быть. Пани Августа была так мне предана, так меня любила и мое хозяйство — нет, не статочное это дело…

«Ну, — думал я, — статочное или нестаточное, — а теперь они прекрасно заживут с твоими, пан, деньгами, ищи ветра в поле». Бжодиковский был скупой, ворчливый старик, отказывал себе во всем и учитывал каждую копейку; Августа была молода, здорова, любила одеваться, жить, любить — вот Гончар и подвернулся. Отношения у них установились под видом кумовства, но это их, видимо, не удовлетворяло; Августа желала полной свободы и иной жизни, вдали от надоевшего, противного ей старика Бжодиковского, — жизни беззаботной, приятной, которая, вместе с тем, была бы обставлена удобствами и полным довольством. Для выполнения последнего желания необходимы были, конечно, деньги, а у Бжодиковского их нередко собиралось довольно, вследствие запродажи громадных партий сахара и спирта. Деньги эти бывали у него один-два дня, а затем он их сдавал на почту. Момент выбран был удачный — у Бжодиковского как раз было 50 000 рублей наличных, — на них можно было пожить. Вот самая простая история этого происшествия.

Я допросил управляющая Бжодиковского — Геймана. Это был очень умный и образованный немец, который окончательно укрепил во мне мои выводы и предположения.

— Хотя Станислав Ромуальдович и очень доверял Гончару, но я смотрел на него как на хитрого и сомнительной репутации человека, — сказал мне Гейман. — К нему приезжали всегда какие-то темные, таинственные личности, часто сам он уезжал по ночам неизвестно куда, оставляя такое большое дело — более 500 лошадей на руки приказчика. Положим, что у него обоз всегда был в порядке и денег он зарабатывал не мало, но все-таки он был подозрительный человек, и раз даже полиция нашла у него несколько краденых лошадей.

— А вы не можете сказать, какие, по вашему мнению, были между Гончаром и пани Августой отношения, вы ничего не замечали?

— Да, мне кажется, что там было не без греха… Августа Брониславовна ведь из простой шляхты, и только благодаря своей внешности и редкой привязанности к ней Бжодиковского вырядилась в барыни и забрала в свои руки не только такое огромное хозяйство, но и самого хозяина. Станислав Ромуальдович хотя был страшно скуп, но она умела свое брать вовремя, и, должно быть, капитал сколотила не маленький, а всем рассказывала между тем, что ей приходится выпрашивать у него даже на тряпки. Как это, так и шашни её с Гончаром для меня были очевидны, но разве я мог что-нибудь сказать об этом Бжодиковскому, видя, как он к ней привязан, как его ослепляли!..

— Скажите, а в последнее время вы не замечали за ней каких-нибудь перемен, чего-нибудь ненормального, подозрительного?

— А, господин следователь, не такая пани Августа баба, чтобы дать другим разбираться в её чувствах и что-нибудь обнаружить. Все время перед происшествием она была совершенно спокойна, деятельна, аккуратна и внимательна к Бжодиковскому. Мне, как нарочно, приходилось в последнее время чаще бывать у него, и по чистой совести скажу, ничего не заметил, что предвещало бы скорую развязку.

— А Гончар был, действительно, красивый парень?

— Очень красивый, видный такой: густая черная борода, живые черные глаза, вкрадчивый голос, всегда бережлив и почтителен.

— А давно он подрядчиком у Бжодиковского?

— Да года два-три; в первый же год он и покумился с Августой Брониславовной у сахаровара Пеньковского. Красивая пара!.. Она пышная блондинка, полная жизни и красоты, а он высокий, стройный брюнет. Я, право, тогда ими любовался, и мне кажется, что с кумовства этого у них и пошло…

Записав показания Геймана, я отправился на завод, где с понятыми и старостой произвел повальный обыск. В особенности тщательно я обыскивал помещение и двор, занимаемый Гончаром, но, как в казармах рабочих, так на заводе, а равно и в помещении Гончара, ничего подозрительного не нашли. Сам Гончар, по показанию работников и приказчика, куда-то выехал по делам несколько дней тому назад. Урядник и сотский, между прочим мне заявили, что накануне происшествия они поздно вечером видели тройку вороных лошадей, запряженных в фургон, в котором сидело три-четыре неизвестных человека. Оба они предположили, что это ехали гости в усадьбу к Бжодиковскому или на завод. В какую сторону выехал этот фургон обратно из усадьбы, мне так ни у кого не пришлось узнать, — никто этого не видал. Об этом я поручил уряднику порасспросить в ближайших селах, но у меня была полная уверенность, что тройка направилась к станции железной дороги, и не ближайшей — Попельни, а дальней — Крыжополь. Я сообщил полиции о розыске и поимке Гончара и бежавшей с ним экономки Бжодиковского Августы Банковской и, с подробным описанием примет обоих, послал публикации во все губернские ведомости. Пока я этим ограничился и принялся ждать. Ждать мне пришлось очень долго, целых три года, но еще гораздо раньше выяснилось, что, действительно, утром 13 октября фургон с тройкой вороных лошадей привез на станцию Крыжополь двух пассажиров — мужчину и женщину, которые уехали с киевским поездом. У Бжодиковского я взял фотографическую карточку Августы, с которой снял нескольких десятков экземпляров и разослал их полицейским властям главных центров России. Фотографии Гончара мне не удалось нигде достать, он не снимался.