Парэк О'Доннелл - Дом в Вечерних песках

– Нет, Джорджи, – поспешно остановила его Октавия. – Прости, я только хотела…

У нее за спиной тихо застонали деревянные ступеньки. Она чуть повернула голову, но не обернулась. Джорджи с беспокойством посмотрел на сестру и устремил взгляд мимо нее на лестницу. Осторожно сделал глубокий вдох, и она обратила внимание, как это часто бывало, что он все еще никак не привыкнет к своему огромному телу. Физически Джорджи возмужал в двенадцать-тринадцать лет; когда вернулся домой из своего первого плавания – он полгода провел в море в качестве юнги, – Октавии показалось, что за это время брат сильно вырос и вдвое раздался в плечах. Но он не огрубел, как она опасалась, не зачванился. Его добрая благородная душа этого бы не допустила.

– Бог мой, красотка, – сказал Эльф за ее спиной. – Что за известия ты получила? Надеюсь, ты не одна собралась ехать. Я мог бы тебе пригодиться.

При звуке его голоса Октавия, не отвечая, повела глазами в сторону. Она по-прежнему не оборачивалась. Джорджи снова пытливо посмотрел на нее.

– Октавия? – произнес он.

– Господин Альфред, я уверена, найдет для нас кеб. А ты, Джорджи, помоги мне с чемоданами. У меня… у меня с собой ценные вещи, которые я должна сберечь.

Джорджи опустил голову, чуть придвигая к ней лицо. Опять бросил взгляд на лестницу, затем вопросительно посмотрел на нее.

– Сберечь, сестренка?

Фелисити Хардвик (13 лет) – In Paradisum deducant te Angeli [41] In Paradisum deducant te Angeli ( лат . «В рай да сопроводят тебя ангелы») – первые слова процессионального антифона, иногда включаемого в состав композиторского реквиема. Исполнялся по окончании литургии, на вынос тела из церкви. .

Октавия ощутила слабость. Джорджи бережно взял ее руку и положил на свою.

– Милый Джорджи, – сказала она. – Как же я рада тебя видеть.

– Пойдем наверх, сестренка, обопрись на меня. А то вдруг опять голова закружится.

Нагнувшись к ней, Джорджи повел ее в номер. Проходя мимо Эльфа, Октавия не подняла на него глаз. Что-то в ней дрогнуло. Она почувствовала это, когда немного оправилась от шока. Однажды в детстве она наблюдала, как из-под колес омнибуса вытащили старую собаку. Ее расплющенная голова – блестящая светлая мякоть с розовыми прожилками – была похожа на раздавленный фрукт. Тогда она тоже это ощутила, когда ее повели прочь. Жгучая жалость в сочетании с яростью.

– Лорд Хартингтон, позвольте побеспокоить вас, сэр. Дайте пройти. – Джорджи произнес это подчеркнуто, и Октавия почувствовала, как он приосанился рядом с ней. Эльф молча отступил назад.

– Бедняга Джорджи, – посетовала Октавия, когда они добрались до лестничной площадки. – Боюсь, порой я раздражаюсь на тебя, даже когда ты пытаешься мне угодить. В таких случаях, пожалуй, даже особенно. Ты, наверно, жутко на меня обижаешься: послал же бог сестрицу.

Джорджи на мгновение остановился и печально улыбнулся ей.

– Ну, насчет этого ничего не знаю, но даже если ты раздражаешься, кто стал бы тебя осуждать? Я ведь действительно не такой шустрый, как ты. Но, как говорится, каждому свое. Кому-то надо и багаж носить, а мне предстоит исполнить свой долг в качестве провожатого. Миссия вполне достойная. Давай-ка покажи, где твой номер, и будем собираться. Это, конечно, не самый захудалый отель, но мне бы не хотелось напороться на сердитые взгляды всех его постояльцев.

Не прошло и получаса, как они уже выехали из Дила. Господин Альфред заверил их, что нанял самого лучшего извозчика: пассажиры часто заказывают именно его экипаж, который тот приобрел у самого лорда Саквиля. Ход у него очень гладкий, добавил Альфред, они даже не почувствуют, что вообще катят по дороге.

Перед тем как посадить Октавию с братом в кеб, господин Альфред отвел их в сторону, чтобы переговорить с ними по секрету. При всей своей неуклюжести парень он был проницательный и сумел оценить сложившуюся обстановку. Тот джентльмен вернулся в свой номер, сообщил он, и пока не выходил. Когда объявится, может статься, что найти свободный кеб удастся не сразу, ведь скоро отходит лондонский поезд. Он, конечно, сделает для джентльмена все, что в его силах, но тому, возможно, придется ждать больше часа.

В пути Джорджи развлекал Октавию беззаботной болтовней, но старался умерять свой пыл и зорко следил за тем, чтобы не утомить сестру. Она время от времени улыбалась, но внимала брату вполуха. Присутствие Джорджи ее успокаивало, однако изображать беспечность ей не удавалось. Она пыталась не думать о письме, занимая свой ум несущественными и практическими вопросами. Пыталась решить, как ей быть дальше.

Джинни Фостер (24 года) – Et perducant te in civitatem sanctam Ierusalem [42] Et perducant te in civitatem sanctam Ierusalem ( лат . «И проводят во святой град Иерусалим») – из антифона «In Paradisum». .

Джордж умолк на полуслове и резко выпрямился.

– В чем дело, сестренка?

Октавия только теперь сообразила, что она вскочила с сиденья и стоит, выставив перед собой ладони, словно заслоняется от чего-то. Опять то же видение. Девушка в сумеречной комнате. Дым и мотыльки. Это видение постоянно преследует ее. Кромешный мрак.

– Джорджи, – внезапно спросила она. – Посмотри на меня, ты видишь сияние?

Он заморгал, проведя ладонью по губам.

– Сияние, сестренка?

– Сияние, что-то необычное, что-нибудь… о боже, даже не знаю. Сама не понимаю, что я говорю.

– Октавия? – ласково произнес он, наклоняясь к сестре. – Может, объяснишь, в чем дело?

Она беспомощно смотрела на брата. Сможет ли она объяснить? Стоит ли? Должна ли она раскрыть пакет и показать ему одну из фотографий? Можно ли показать ему фотографию Джинни Фостер? Как и других девушек, ее положили на ступеньки алтаря. Как и остальные, она была облачена в красивое белое платье. Ее наряд был особенно изысканным: лиф из затейливого кружева переходил в искусно присборенный рюш вокруг шеи; широченные рукава, свисая с ее распростертых рук, накрывали целых три ступеньки. Тело девушки обрамляли цветы, уложенные в широкий идеальный круг. На фотографии их краски были утеряны, но Октавия различила фрезии, водосбор, огромное количество роз и лилий. Джинни похитили летом. В самые солнечные дни июня.

Можно ли рассказать все это Джорджи? Дать ему взглянуть на снимки? Сами по себе фотографии можно счесть просто эксцентричными. Многие заказывали фотопортреты умерших. Фотографии, на которых были запечатлены усаженные в подушки с оборками мертвенно-бледные малыши рядом с живыми братьями и сестрами. Или осунувшиеся жены, пристегнутые к стульям за обеденными столами, в окружении своих детей; они даже после кончины исполняли свой материнский долг. Октавия этот обычай считала омерзительным. Если она хочет, чтобы Джорджи понял, ей придется показать ему и все остальное: письмо таинственного осведомителя, предоставленные им вещественные доказательства, телеграммы и записки, страницы, вырванные из какого-то ужасного журнала. Она покажет ему все, но поймет ли он, бедный Джорджи, даже после того, как увидит эту жуть своими глазами?