Найо Марш - Мертвая вода. Смерть в театре «Дельфин»

Аллейн повстречал ее у входа в старое здание паба. Хозяйка паба держалась совершенно спокойно и немного отстраненно, как красивая женщина, которая не может не знать о производимом ей впечатлении. Ей приходилось снова и снова видеть его отражение в глазах мужчин.

– Тогда, возможно, я мог бы пока переговорить с вами? – спросил Аллейн.

– Пожалуйста. Пройдемте в гостиную, если вы не против. Детей сейчас как раз нет дома.

– Детей?

– Дженни и Патрика. Наверное, правильнее было бы сказать «молодежи». Входите, прошу вас.

Аллейн видел перед собой совсем не ту женщину, которая бесцельно металась в саду, как потерявший управление корабль, и беспомощно заламывала руки. Она сидела перед детективом совершенно неподвижно, спокойно опустив взгляд на свои переплетенные пальцы.

Надо думать, миссис Бэрримор принимала участие в преобразовании бывшего пивного зала в гостиную – но если и так, процесс, видимо, мало ее занимал. За исключением добавления к обстановке нескольких безупречных мягких кресел, пары фотографий, пестрого набора книг и вазы с цветами, комната осталась такой же безликой, что и два года назад.

Аллейн пошел по проторенной дорожке, начав с вопросов о том, где была миссис Бэрримор в то или иное время. Не высказывая этого прямо, он искал подтверждения ее алиби на период от визита мисс Эмили к источнику до вероятного времени смерти мисс Кост. Однако такового не нашлось. Никто не входил в маленькую столовую, пока хозяйка паба пила свой кофе с тостом. Обслуге хватало дел в главном здании, Дженни и Патрик к тому времени уже позавтракали в общем зале, муж якобы еще не вставал – как понял Аллейн, спальни у них были разные. Миссис Бэрримор не смогла сказать, как долго она сидела одна. Покончив с едой, она похлопотала по хозяйству, зашла на кухню обсудить некоторые моменты, затем поднялась к себе переодеться из домашнего. Спустившись в гостиную, застала там «молодежь», а вскоре появился и Аллейн.

– И позже утром, – как бы между прочим спросил тот, – вы так и не выходили?

– Только в сад, – ответила женщина, помедлив долю секунды. – Ненадолго.

– За цветами? – предположил Аллейн, указав глазами на вазу.

Миссис Бэрримор на секунду подняла глаза.

– Да, срезала цветы. Обычно я занимаюсь ими по воскресеньям – это требует времени. Мне помогала Дженни, – добавила она, немного подумав.

– В саду?

Снова короткий взгляд в глаза – чуть менее уверенный на этот раз, пожалуй.

– Нет, в доме. После.

– То есть в саду вы были одна?

– Да, одна, – ответила она с той едва заметной запинкой, которую Аллейн и раньше слышал в ее речи. – П-почему вас это так интересует? Это было позже… гораздо позже.

– Да, разумеется. Известие вас, наверное, очень расстроило, миссис Бэрримор?

Пухлые губы, так контрастировавшие с прочими чертами лица, задвигались, однако звука не последовало, как в фильме с рассинхронизированной озвучкой. Наконец, женщине удалось овладеть собой.

– Конечно. Это ведь просто ужасно.

– Вы были дружны с мисс Кост?

Ее глаза подернулись какой-то странной пеленой, как у птицы.

– Не особенно. У нас не было ничего…

– Ничего общего?

Миссис Бэрримор кивнула. Ее руки на коленях неконтролируемо двигались, словно живя собственной жизнью.

– У нее были враги?

– Мне о них ничего не известно, – тут же откликнулась она, будто ждала вопроса. – Я вообще мало что о ней знала.

Аллейн спросил, согласна ли она, что мисс Кост приняли за другого человека. Миссис Бэрримор горячо и даже с каким-то облегчением поддержала эту теорию и сказала, что вынуждена подозревать Уолли.

– Которого изначально подстрекала сама мисс Кост?

– Думаю, это не исключено. Она была… Неважно.

– Мстительной?

Миссис Бэрримор промолчала.

– Боюсь, – заметил Аллейн, – в таких случаях говорить о покойных только хорошее не получится. Как я понял по тону миссис Карстерс…

– Далси Карстерс?! – воскликнула миссис Бэрримор с внезапным воодушевлением. – Она никогда слова дурного ни о ком не скажет!

– Да, я так и понял. Однако… мне показалось, что в данном случае она изо всех сил боролась с таким желанием.

Слабая улыбка, появившаяся на губах миссис Бэрримор, совершенно преобразила ее лицо.

– Милая Далси, – пробормотала она.

– Они с мужем, разумеется, просто в шоке. На мой взгляд, и преподобный, и его супруга люди возвышенные, не от мира сего.

– Вот как? Вы правы, это про них.

– Я сейчас говорю вообще обо всей этой ситуации с источником, чудотворность которого теперь поставлена под вопрос. Последние два года принесли большие изменения, не так ли?

– Огромные.

– До этого супруги Карстерс весьма нуждались?

– О да. Приход был чудовищно беден, содержание выплачивалось самое скудное, насколько я понимаю, а личных доходов у них никаких нет. Мы все крайне сожалели об этом. В чем они ходили! Далси хорошенькая, но ей нужно тщательно следить, что она носит, – заметила миссис Бэрримор с невольным высокомерием женщины, которая будет прекрасна и в дерюге. – Конечно, все делали что только возможно, но, по-моему, она ни разу не покупала себе обновок.

– Сегодня она выглядела вполне элегантно.

– Правда? – Впервые голос Маргарет Бэрримор прозвучал так, как будто это просто дружеская беседа. – Я думала, мужчины не замечают, во что одеты женщины.

– Готовы биться об заклад, что я не скажу, в чем вы были вчера у источника?

– В чем же?

– Белое льняное платье с квадратным вырезом и кожаным поясом. Коричневые итальянские туфли с большими пряжками. Замшевые перчатки в тон. Широкополая соломенная шляпа с коричневой бархатной лентой. Того же цвета кожаная сумочка. Никаких драгоценностей.

– Победа за вами, – признала миссис Бэрримор. – Видимо, это часть вашей профессиональной подготовки, так что вряд ли мне стоит чувствовать себя польщенной. Или нет?

– Я был бы не против. Но сейчас развенчаю свое достижение – могу вам сказать, что миссис Карстерс тоже была в красивом льняном платье сегодня утром.

Он описал наряд жены священника. Миссис Бэрримор выслушала с серьезным видом.

– Платье было белым? – спросила она.

– Нет, зеленым.

– Ах, вот как. Понятно.

– Оно раньше принадлежало вам?

– Да, если это то, о котором я думаю.

– Когда вы отдали его ей?

– Теперь и не вспомню.

– Видимо, два года назад или больше?

– Не могу сказать.

– Попытайтесь.

– Я действительно не помню. Время от времени я отдавала ей что-то лишнее. Мы слишком много об этом говорим – я чувствую себя так, будто выставляю напоказ свою щедрость. Никакой благотворительности, ничего такого. Просто женщины иногда обмениваются нарядами, вот и все.

– Я не стал бы настаивать на ответе, если бы не считал его важным.