Найо Марш - Мертвая вода. Смерть в театре «Дельфин»

Прогнали всю сцену, не прерываясь, потом взяли более раннюю, с Эмили, Маркусом и Тревором: маленький Хемнет на одиннадцатый день рождения получает от деда в подарок и надевает пару расшитых лайковых перчаток.

Маркусу и Перегрину удалось усмирить обидную экстравагантность Тревора, и сцена прошла вполне удачно. Объявили перерыв на обед. Перегрин отозвал в сторонку Гарри Гроува и устроил нагоняй, принятый с такой готовностью, что пропал впустую. Потом Гарри пошел прочь, и озабоченный Перегрин увидел, что его поджидает Дестини. А где тогда Маркус Найт, и куда девался его хозяйский интерес к исполнительнице главной роли?

Донеслись слова Дестини:

– Дорогой, Король-Дельфин приглашен на пышный банкет. А мы куда пойдем?

Новый занавес наполовину опустился, рабочие огни погасли, помощник режиссера ушел, вдалеке хлопнула служебная дверь.

Перегрин повернулся, чтобы выйти через партер.

И оказался лицом к лицу с мистером Кондусисом.

Время словно откатилось на год и три недели вспять. Грязная вода снова капала с Перегрина, бредущего по центральному проходу партера разбомбленного театра. И мистер Кондусис, похоже, был в тех же безупречных одеждах и так же охвачен нерешительностью, как будто ждал от Перегрина обвинений.

– Я наблюдал за вашей репетицией, – сообщил мистер Кондусис. – Найдется ли у вас минутка? Желательно кое-что обсудить. Может, в вашем офисе?

– Разумеется, сэр, – ответил Перегрин. – Извините, я не видел, как вы пришли.

Мистер Кондусис пропустил слова Перегрина мимо ушей. С бесстрастным видом он оглядывал великолепный зрительный зал: малиновый занавес, люстры, свежепозолоченные завитки, спящие под чехлами кресла партера.

– Реставрация прошла успешно?

– Совершенно верно. Мы будем готовы вовремя, сэр.

– Дорогу покажете?

В их прошлую встречу мистер Кондусис тоже не хотел, чтобы кто-то шел у него за спиной. Перегрин повел гостя наверх, к офису, открыл дверь – и увидел Уинтера Морриса, надиктовывавшего письма. Перегрин состроил красноречивую гримасу, и Моррис торопливо поднялся.

Мистер Кондусис вошел, не глядя ни на кого и ни на что.

– Это наш администратор, сэр. Мистер Уинтер Моррис. Мистер Кондусис.

– А, ну да. Доброго утра, – сказал мистер Кондусис и отвернулся.

«Ну, правда старичок, – впоследствии вспоминал мистер Моррис. – Он мог бы дать мне возможность самому ретироваться, а не выпихивать из моего же кабинета».

В мгновение ока мистер Моррис и его секретарша отправились на обед.

– Присядете, сэр?

– Нет, спасибо. Я ненадолго. По поводу перчатки и документов: мне сообщили, что их подлинность установлена.

– Да.

– И вы построили свою пьесу вокруг этих предметов?

– Да.

– Я обсудил вопросы раскрутки с Гринслейдом и двумя моими знакомыми, которым подобные предприятия не в диковинку. – Мистер Кондусис назвал фамилии двух колоссов мира театра. – И сам немного предварительно поразмыслил. Мне представляется, что с должной подачей перчатка и ее история могли бы стать главной темой рекламной кампании.

– Разумеется, – с жаром подхватил Перегрин.

– Вы согласны со мной? Наверное, следует увязать объявление о перчатке с открытием театра – и с демонстрацией перчатки и документов, должным образом защищенных, в фойе.

Надеясь, что говорит спокойно и рассудительно, Перегрин сказал, что, вне всякого сомнения, в качестве предварительной рекламы такой жест будет уникальным. Мистер Кондусис бросил на собеседника быстрый взгляд и снова отвернулся. Перегрин поинтересовался, уверен ли мистер Кондусис в сохранности сокровищ. Мистер Кондусис ответил кратким экскурсом в теорию стенных сейфов некой фирмы, где, как смущенно осознал Перегрин, держал контрольный пакет.

– Ваш агент по связям с общественностью и прессой, – сообщил мистер Кондусис голосом снулой рыбы, – мистер Конвей Бум.

– Да. Именно так.

Перегрин вроде бы заметил проблеск саркастической улыбки, однако мистер Кондусис строго продолжил:

– Конечно, этот человек опытен в театральной рекламе, но я предложил Гринслейду, чтобы с учетом необычности находящихся у нас предметов мистер Бум связался с рекламной компанией Мэйтланда – это один из моих филиалов. Он согласится.

«Ну, еще бы», – подумал Перегрин.

– По вопросу обеспечения безопасности я советовался с одним знакомым из Скотленд-Ярда, суперинтендантом Аллейном.

– Ого.

– Да. Есть еще вопрос страхования, причем коммерческую ценность предметов определить невозможно. Мне сообщили, что как только станет известно об их существовании, последует беспрецедентная реакция. В частности, из Америки.

Наступило недолгое молчание.

– Мистер Кондусис, – решился Перегрин. – Не могу не спросить. Знаю, что это не мое дело, но не в силах удержаться. Вы думали… вы собирались… то есть важно ли для вас, чтобы письма и перчатка остались в стране владельца?

– В моей стране? – спросил мистер Кондусис, как будто сомневался, что таковая существует.

– Извините, нет. Я имел в виду оригинального владельца.

Перегрин помедлил и вдруг, неожиданно для себя, разразился страстной речью: умолял оставить документы и перчатку в стране. При этом чувствовал, что не производит нужного впечатления, а остановиться не мог. Ситуация складывалась неприятная.

С каменным лицом мистер Кондусис дождался, когда Перегрин замолчит.

– Это сентиментальный подход к вопросу, который на данный момент должен рассматриваться только под финансовым углом. И я не могу обсуждать его с любой другой точки зрения: исторической, романтической, национальной или сентиментальной. Об этом, – ожидаемо добавил мистер Кондусис, – я ничего не знаю.

А затем поразил Перегрина, сказав странно изменившимся голосом:

– Ненавижу светлые перчатки. Ненавижу.

На мгновение Перегрину показалось, что он видит тень страдания на лице этого необычайного человека.

Мистер Кондусис небрежным жестом положил конец разговору. Перегрин открыл дверь, затем передумал и снова закрыл.

– Сэр, – сказал он. – Еще один вопрос. Могу ли я рассказать труппе о письмах и перчатке? Перчатки для спектакля будет делать художник Джереми Джонс – прекрасный специалист. Если мы собираемся выставить оригинал в фойе, Джереми сможет скопировать перчатку со всем возможным тщанием. Он отправится в музей и изучит ее. Но придет в такой восторг от всей истории, что вряд ли сумеет хранить молчание. В любом случае, сэр, я уже говорил с ним о перчатке – в тот самый день, когда вы мне ее показали. Вы же помните, что не настаивали на соблюдении тайны. А после получения отчета я не говорил о перчатке ни с кем, кроме Морриса и Джонса.

Мистер Кондусис кивнул.