Роберт Гулик - Поэты и убийцы

— Теперь, когда, так сказать, весь зал в нашем распоряжении, почему бы вам, Лу, не расписать для нашего хозяина ширму, а? Чтобы ваша несравненная каллиграфия компенсировала ему все пропущенные тосты.

Уродливый монах поставил свою чашу.

— Избавьте меня от вашего легкомыслия, Чан, — холодно сказал он. — Я серьезно отношусь к своему делу.

— Хо-хо, Могильщик! — закричал академик. — Мы не примем ваших отговорок. Вы просто не решаетесь расписать ширму, потому что чересчур много выпили. Могу биться об заклад, что вы уже еле на ногах держитесь! Давайте, сейчас или никогда!

Придворный поэт расхохотался. Не обращая на него внимания, Могильщик негромко сказал судье:

— Положить эту большую ширму на пол будет непросто, ведь слуги все еще в смятении. Если вы раздобудете лист бумаги, я напишу стихотворение для нашего хозяина здесь, за столом.

— Ладно же! — сказал ему академик. — Мы великодушны. Раз вы слишком пьяны, чтобы писать свои гигантские иероглифы, мы позволим вам отделаться одной крошечной надписью. Ди, прикажите слугам, чтобы принесли тушь и бумагу!

Двое слуг убрали со стола, а вскоре явилась служанка с рулоном чистых листов бумаги и подносом с письменными принадлежностями. Судья Ди выбрал толстый белый лист размером пять чи на два и развернул его на столе. Могильщик тем временем растирал тушь и что-то шептал, шевеля толстыми губами. Когда он взял кисть для письма, судья положил руки на верхний край бумаги, чтобы она не уползала и не сворачивалась.

Могильщик поднялся. Одно короткое мгновение он смотрел на бумагу, а затем его рука пришла в движение, и Лу написал две строки, причем на каждую потребовалось одно-един-ственное движение, быстрое и точное, как удар хлыста.

— О Небеса! — воскликнул академик. — Это именно то, что древние называли вдохновенным письмом! Не могу сказать, что я очень впечатлен содержанием, но каллиграфия заслуживает того, чтобы ее высекли в камне для будущих поколений!

Придворный поэт прочел написанное вслух:

— Не могли бы вы объяснить нам, что это значит, Могильщик?

— Не мог бы. — Могильщик выбрал более тонкую кисть и посвятил стихотворение судье Ло, расписавшись одним росчерком: Старина Ау.

Судья Ди велел служанкам повесить лист со стихотворением на центральную секцию большой ширмы. Его поразило, что это двустишье вполне подходило на роль эпитафии молодой танцовщице, чье мертвое тело лежало сейчас в соседней комнате.

Вошел советник Као и, наклонившись к судье Ди, зашептал что-то ему на ухо. Судья кивнул и проговорил:

— Мой коллега просит передать, что, к его величайшему сожалению, не будет иметь чести присоединиться к вам, господа. Поэтесса Юлань тоже молит ее простить, потому что у нее страшно разболелась голова. Надеюсь, что благородное собрание любезно разрешит мне по-прежнему замещать хозяина.

Академик осушил свою чашу и сказал, вытирая усы:

— Ди, вы отлично справляетесь с этой ролью, но я думаю, на сегодня хватит, как по-вашему, господа? — Он встал. — Поблагодарим До завтра, когда вместе отправимся к алтарю Луны.

Судья Ди проводил его до широкой лестницы, следом за ними туда направился и советник с придворным поэтом и Могильщиком. Спускаясь, Шао с широкой улыбкой проговорил:

— В следующий раз, Ди, нам с вами нужно будет побеседовать подольше! Горю желанием узнать ваше мнение относительно управленческих вопросов. Мне всегда интересно послушать, что молодые чиновники могут сказать о... — Внезапно он с сомнением посмотрел на судью, будто пытаясь припомнить, не говорил ли всего этого раньше. — Как бы там ни было, увидимся завтра! Спокойной ночи!

После того, как судья Ди и советник Као развели троих гостей по их покоям и попрощались с ними, отвесив множество низких поклонов, судья спросил:

— Господин Као, а где судья Ло?

— В прихожей главного зала, господин. Я вас провожу.

Судья Ло сидел за чайным столиком, сгорбившись в кресле, положив локти на стол и повесив голову. Услышав, как вошел судья Ди, Ло поднял на него загнанный взгляд. Его круглое лицо осунулось, и даже усы поникли.

— Я пропал, Ди, — хрипло произнес он. — Я совершенно уничтожен. Безвозвратно.

Судья Ди выдвинул другое кресло и уселся напротив коллеги.

— Едва ли все настолько плохо, — успокаивающе сказал он. — Конечно, если убийство происходит в твоей собственной резиденции, в этом нет ничего приятного, но случается и такое. А что до мотива этого возмутительного убийства... тебе будет интересно услышать, что один флейтист, с которым я консультировался насчет партитур Суна, говорил, что Маленькая Феникс умела ловко обирать своих клиентов. Девушка, которая поощряет мужчин, а в последний момент им отказывает, может нажить себе злейших врагов. Полагаю, один из них во время предпраздничной суеты проскользнул в дом вместе с торговцами и поставщиками, которые постоянно ходили туда-сюда, и пробрался в гримерку по темной лестнице, которую я заметил напротив дверей.

Тут Ло, который почти его не слушал, поднял голову и устало сказал:

— Дверь, через которую можно войти на эту лестницу со двора, заперта все время, пока я здесь живу. Мои женщины не всегда так послушны, как хотелось бы, иногда даже весьма своевольны, но до использования Лестницы супруги еще очень далеко.

— Лестница супруги? А это еще что такое?

— Ах да, ты же не читаешь современной поэзии. Дело в том, что печально известный Девятый принц, который жил тут двадцать лет назад, был не только предателем, но и подкаблучником. Поговаривают даже, что он начал свой злосчастный мятеж из-за того, что супруга постоянно подзуживала его и пилила. И, как говорится, «правила из-за ширмы». Она велела пристроить эту комнату за пиршественным залом и лестницу, которая спускается к коридору, ведущему прямиком в женские покои. Тогда, как и сейчас, в задней части зала стояла высокая ширма, и, когда принц во время приемов сидел на троне, его супруга шла в эту комнату и подслушивала. Если она стучала по ширме один раз, принц знал, что должен сказать «нет», а если дважды, можно было ответить «да». Эта история получила такую известность, что термин «Лестница супруги» теперь широко используется в литературе как намек на мужа-подкаблучника.

Судья Ди кивнул.

— Что ж, если убийца не мог пробраться в гримерную по задней лестнице, как же он тогда сумел...

Ло испустил тяжкий вздох и печально покачал головой.

— Разве ты не понимаешь, Ди? Конечно же, это сделала проклятая поэтесса!

Судья выпрямился в своем кресле.

— Это невозможно, Ло! Ты хочешь сказать, что Юлань вошла в гримерную, как раз когда танцовщица... — Он оборвал себя на полуслове. — Святые Небеса! Да, конечно, она могла это сделать. Но, во имя Неба, почему?