Роберт Гулик - Убийство в цветочной лодке

— Я могу заверить вашу честь, что никто из именитых сограждан, замешанных в этом деле, не будет возражать против того, чтобы суд рассмотрел это дело несколько... э-э... поверхностно. И я не думаю, что высшие власти заинтересуются смертью женщины легкого поведения... А вот дело «Лю против Цзяна»... О Небо! Оно повлияет на репутацию нашего города, ваша честь! Мы все поймем и оценим, если вы, ваша честь, сможете убедить судящихся пойти на мировую, возможно, предложив...

— Наши взгляды на правосудие, — оборвал его судья Ди, — слишком различны, чтобы у нас получилась плодотворная беседа на этот счет. Поэтому я ограничусь несколькими вопросами. Первый: каковы были ваши отношения с танцовщицей по имени Цветок Миндаля?

Хань покраснел как рак. Его голос дрожал от сдерживаемого гнева, когда он спросил:

— Вы ждете, что я отвечу на этот вопрос?

— Конечно, — ответил судья с вежливой невозмутимостью, — иначе я бы и не спрашивал.

— Я отказываюсь отвечать! — взорвался Хань.

— Сейчас это ваше право, — спокойно заметил судья. — Но когда я задам этот же вопрос на судебном заседании, вы будете обязаны ответить на него, чтобы не быть обвиненным в неуважении к суду—под страхом наказания в пятьдесят палочных ударов. Я хотел пощадить ваши чувства, поэтому и задал данный вопрос приватно.

Хань бросил на судью сверкающий негодованием взгляд. Он с трудом овладел собой и ответил ровным голосом:

— Куртизанка Цветок Миндаля была очень красива. Она была также искусной танцовщицей, а беседа с ней доставляла удовольствие. Поэтому я считал, что она подходит для того, чтобы нанимать ее для развлечения моих гостей. В каком-нибудь другом качестве эта женщина для меня не существовала, и жива она или мертва, мне совершенно безразлично!

— Вы сказали, что являетесь отцом молодой девушки? — вдруг спросил судья Ди.

Хань, по-видимому, решил, что этот вопрос — попытка переменить тему разговора. Он приказал слуге, стоявшему в отдалении, принести засахаренные фрукты и конфеты.

Затем он сказал с дружелюбием в голосе:

— Да, ваша честь, ее зовут Пух Ивы. Хотя и не принято превозносить собственных детей, я осмелюсь утверждать, что она — замечательная девушка. У нее большие способности к каллиграфии и живописи, у нее даже...

Он не договорил и смущенно замолчал.

— Я думаю, мои домашние дела не очень-то интересны вашей чести, — сказал он, выдержав паузу.

— Перехожу ко второму вопросу, — сказал судья Ди. — Каково ваше мнение о характере глав гильдий Вана и Су?

— Много лет назад, — ответил Хань официальным тоном, — Ван и Су были единодушно избраны главами своих гильдий для того, чтобы действовать от их имени и блюсти их интересы. Они были избраны потому, что обладают качествами достойных людей и поведение их безупречно. К этому мне нечего добавить.

— Теперь вопрос о деле «Лю против Цзя-на», — сказал судья. — Почему ученый так рано ушел в отставку?

Хань заерзал в своем кресле.

— Неужели необходимо вновь ворошить старое? Было установлено с полной достоверностью, что студентка, подавшая жалобу, была психически нездорова! И весьма похвально, что доктор Цзян сам подал в отставку, так как считает, что преподаватель школы при храме никогда не должен становиться предметом пересудов, даже если его невиновность полностью доказана.

— Я посмотрю в наших архивах это дело, — сказал судья Ди.

— О, ваша честь ничего не найдет в материалах следствия, — быстро ответил Хань, — к счастью, дело не дошло до суда. Мы, именитые жители Ханьюаня, выслушали лиц, имеющих отношение к делу, и сами решили этот вопрос вместе с ректором школы. Мы посчитали, ваша честь, что это наш долг — избавить власти от ненужной работы.

— Я уже заметил, — сухо сказал судья Ди, — что вы постоянно заботитесь о том, чтобы облегчить труд законной власти.

Он поднялся и поблагодарил Ханя за прием. Когда Хань провожал его к паланкину, судья подумал, что их разговор с глазу на глаз вряд ли можно считать началом искренней дружбы.

Когда судья Ди сел в паланкин, носильщики сообщили ему, что дом советника находится за углом. Судья подумал, что, возможно, разговор с советником будет более плодотворным, чем тот, что он только что вел с Хань Юнханем. Советника Ляна, чужого в этом городе, вряд ли станут одолевать сомнения, подобные сомнениям Ханя, — может ли он сообщать постороннему сведения о своих знакомых.

Ворота, ведущие в дом советника, производили внушительное впечатление. Два массивных столба по обе стороны дверей были украшены затейливой резьбой, изображавшей облака и сказочных птиц.

В переднем дворе, затененном старыми деревьями, молодой человек с вытянутым печальным лицом, представившийся как Лян Фэн, вышел встретить высокого гостя. Он приходился советнику племянником и служил у него секретарем.

Лян Фэн стал извиняться за то, что советник не вышел лично встретить судью. Судья Ди прервал его извинения.

— Я знаю, что его превосходительство нездоров, — сказал он, — и никогда не осмелился бы тревожить его, если бы не срочное дело, которое я должен с ним обсудить.

Секретарь низко поклонился и провел судью в широкий полутемный коридор. Слуг нигде не было видно.

Когда они вошли в маленький садик, Лян Фэн вдруг резко остановился. Нервно потирая руки, он сказал:

— Я понимаю, что это несколько против правил, ваша честь, и глубоко сожалею, что должен высказать свою просьбу столь внезапно. Не соблаговолите ли вы, ваша честь, удостоить меня краткой частной беседой после разговора с хозяином? Я нахожусь в большом затруднении, действительно не знаю...

Он не сумел кончить фразы. Судья внимательно посмотрел на него, а потом кивнул в знак согласия. Юноша, видимо, успокоился. Он провел судью через садик к большому крыльцу и открыл тяжелую дверь.

— Его превосходительство сейчас выйдет! — объявил он, пропуская судью внутрь. Затем он сделал шаг назад и закрыл за собой дверь.

Судья Ди прищурил глаза. Просторная комната была тускло освещена; поначалу он мог различить только белый квадрат на задней стене — окно, низкое и широкое, затянутое сероватой бумагой. Судья осторожно прошелся по толстому ковру, боясь наткнуться на стоящую в комнате мебель.

Но когда его глаза привыкли к полутьме, он увидел, что его опасения необоснованны. Комната была очень скудно обставлена; кроме высокого письменного стола перед окном да придвинутого к нему глубокого кресла, всю обстановку составляли четыре стула с высокими спинками у боковой стены, под стеллажом, заполненным книгами. Полупустая комната дышала воздухом запустения, словно здесь никто нежил.