Рекс Стаут - Лига перепуганных мужчин [litres]

В четверть десятого – время, на которое Вулф назначил свой выход, – их было уже пятнадцать человек.

Выход удался на славу. Серьезно, Вулф выполнил его безукоризненно. Я не отрывал от него глаз, чтобы не упустить зрелище. Он вошел в кабинет, сделал три шага и остановился, дожидаясь, пока все не обратят на него взоры и не замолчат. Затем склонил голову и звучно произнес:

– Добрый вечер, джентльмены, – после чего обернулся к двери и кивнул Фрицу, стоявшему на пороге.

Фриц отошел в сторону, и в кабинет вступил Эндрю Хиббард.

Его появление вызвало первые волнения. Пратт и Майк Эйерс отреагировали быстрее всех. Оба завопили «Энди!» и подскочили к нему. За ними последовали и остальные. Они окружили его, кричали ему, хватали за руки и хлопали по спине и в итоге так навалились на него, что совершенно закрыли его, а мне так хотелось понаблюдать, какой психологический подход у него заготовлен на такую встречу. Видя и слыша их, легко было понять, что они по-настоящему его любят. Может, его любили даже Драммонд и Боуэн. Мед неизменно приходится принимать вместе с дегтем.

Вулф ускользнул от массового нашествия. Он дошел до своего стола, опустился в кресло, и Фриц принес ему пива. Я посмотрел на него и тут же похвалил себя за это, ведь не так уж часто он пребывал в таком настроении, чтобы подмигивать мне, и подобного я никак не хотел бы упустить. Он посмотрел на меня и подмигнул, и рот мой растянулся до ушей. А потом он глотнул пива.

Беспорядки продолжались еще какое-то время. Майк Эйерс подошел к столу Вулфа и что-то спросил, но из-за шума я не расслышал что; Вулф кивнул и что-то ответил. Майк Эйерс вернулся и принялся разгонять их по местам, Кэбот и Фаррелл помогали ему. Все затихли. Пратт взял Хиббарда под руку и подвел к одному из больших кресел, сел рядом, достал платок и промокнул глаза.

Вулф начал речь. Он сидел прямо, руки на подлокотниках кресла, подбородок опущен, глаза открыты.

– Джентльмены! Благодарю, что пришли сегодня вечером. Даже если позже мы и не придем к согласию, уверен, что относительно счастливого начала нашей встречи во взглядах мы сходимся. Все мы рады, что мистер Хиббард с нами. Мистер Гудвин и я довольны, что смогли сыграть Стэнли для его Ливингстона [20] Генри Мортон Стэнли (1841–1904) – знаменитый англо-американский путешественник и исследователь Африки, в 1872 г. обнаруживший пропавшего несколькими годами ранее Давида Ливингстона (1813–1873), шотландского миссионера и исследователя Африки. . Что же касается того темного континента, который он пустился исследовать, равно как и наш способ его обнаружения, со всеми этими подробностями придется подождать другой возможности, поскольку у нас есть более неотложное дело. Полагаю, на данный момент вполне достаточно будет указать, что исчезновение мистера Хиббарда являлось его собственным предприятием, этакой образовательной экспедицией. Правильно, мистер Хиббард?

Все посмотрели на Хиббарда. Тот кивнул:

– Правильно.

Вулф извлек из ящика бумаги, разложил их и поднял одну:

– Здесь у меня, джентльмены, экземпляр меморандума нашего соглашения. Одним из моих обязательств в нем было избавить вас от всех опасений и ожиданий причинения вреда от личности или личностей, ответственных за исчезновение Эндрю Хиббарда. Полагаю, это выполнено? Вы ведь не опасаетесь самого мистера Хиббарда? Хорошо. Значит, хоть это сделано. – Вулф остановился, чтобы оглядеть их всех, и продолжил: – Для остального же необходимо прочесть один документ. – Он отложил меморандум и взял другие бумаги – листы, сшитые и вставленные в коричневую бумажную папку. – Он, джентльмены, датирован двенадцатым ноября, то есть сегодняшним днем. Подписан Полом Чапином. Сверху заголовок: ПРИЗНАНИЕ ПОЛА ЧАПИНА ОТНОСИТЕЛЬНО СМЕРТЕЙ УИЛЬЯМА Р. ХАРРИСОНА И ЮДЖИНА ДРЕЙЕРА И НАПИСАНИЯ И РАССЫЛКИ ОПРЕДЕЛЕННЫХ ИНФОРМАТИВНЫХ И УГРОЖАЮЩИХ СТИХОТВОРЕНИЙ. В нем значится следующее…

Тут вмешался адвокат Кэбот. Как же иначе. Он заявил:

– Мистер Вулф, конечно же, все это очень интересно, однако ввиду произошедшего считаете ли вы это необходимым?

– Непременно. – Вулф даже не оторвал глаз от бумаг. – Если позволите:

Я, Пол Чапин, проживающий по адресу: Нью-Йорк, Перри-стрит, 203, настоящим признаюсь, что никоим образом не имел отношения к смерти судьи Уильяма Р. Харрисона. В меру моих знаний и убеждений его смерть явилась несчастным случаем.

Далее я признаюсь, что никоим образом не имел отношения к смерти Юджина Дрейера. В меру моих знаний и убеждений он совершил самоубийство.

Далее я признаюсь…

Раздалось оглушительное фырканье Майка Эйерса, кое-кто зароптал. Воздух огласил мягкий голос Джулиуса Адлера, преисполненный сарказма:

– Что за чушь! Чапин утверждал на протяжении…

Вулф прервал его, а вместе с ним и всех остальных:

– Джентльмены! Пожалуйста. Призываю вас к терпению. Придержите комментарии до конца документа.

Драммонд пропищал:

– Пускай закончит.

Я сделал мысленную пометку угостить его дополнительной выпивкой. Вулф продолжил:

– Далее я признаюсь, что стихи, полученные определенными личностями в трех отдельных случаях, были сочинены, напечатаны и разосланы мной. Их назначением являлось сообщение информации – посредством подразумеваемого смысла, – будто я убил Харрисона, Дрейера и Хиббарда и что в мои намерения входит и убийство остальных. Послания были напечатаны на пишущей машинке в нише курительной комнаты клуба «Гарвард», факт чего был выявлен Ниро Вулфом. На сем мои признания заканчиваются. Остальное является объяснением, которое я предоставляю по просьбе Ниро Вулфа.

Идея стихотворений, которая посетила меня после смерти Харрисона, поначалу была лишь одной из тех причуд, что занимают привычный к выдумкам разум. Я сочинил их. Они оказались хороши – по крайней мере, для одной цели, и тогда я решил разослать их. Постарался сделать так, чтобы детали вроде бумаги, конвертов и штемпеля не давали возможности доказать, что они были отправлены мной. Стихотворения сработали превосходно, даже выше моих ожиданий.

Спустя три месяца смерть Дрейера и сопутствующие ей обстоятельства предоставили мне еще одну возможность, перед которой я, естественно, устоять не смог. Данный случай оказался более рискованным, чем первый, поскольку я присутствовал в галерее в тот день, однако тщательный анализ убедил меня, что реальной опасности все же не существует. Я напечатал второе стихотворение и разослал его. Оно оказалось даже еще успешнее, чем первое. Нет нужды пытаться описать то удовольствие, которое я испытал, наполнив тревогой и ужасом высокомерные груди, что столь много лет кичились своей жалостью. Они называли себя Лигой искупления – о да, мне это было известно. Теперь наконец искупление по-настоящему и началось.