Рекс Стаут - Острие копья [litres]

– Ларри… – произнесла мисс Барстоу с многозначительной интонацией, потом повторила: – Ларри… – Она одновременно и выговаривала ему, и напоминала, и просила.

– Ну давайте же, – продолжал я. – Вы весь на взводе, и сверление меня взглядом на протяжении ланча не особенно-то и помогло вам. Но вот если у вашего самолета что-нибудь сломается, вы ведь не броситесь просто пинать его и кричать, да? Вы снимете пиджак и поможете его чинить.

Он сидел и смотрел, но не на меня, а на сестру, выпятив нижнюю губу, что придавало ему вид ребенка, готового вот-вот поднять рев, или взрослого, вознамерившегося решительно послать всех к чертям.

– Хорошо, сестренка, – наконец выдавил Лоуренс Барстоу.

Извиняться передо мной он явно не собирался, но это можно было отложить и на черный день, подумал я.

Когда я начал забрасывать его вопросами, он взял себя в руки. Отвечал Ларри быстро и точно и, насколько мне виделось, не особенно-то и задумываясь или колеблясь. Даже относительно сумки с клюшками, на чем его сестра забилась, словно выброшенная на берег рыба, у него все оказалось предельно ясно. Из университета сумку привезли на грузовике, а в автомобиле никакого багажа не было, за исключением чемодана его матери. Когда в три часа дня грузовик подъехал к дому, его сразу же разгрузили и разнесли вещи по своим местам. Сумку с клюшками, по-видимому, отнесли прямиком в комнату отца, хотя доподлинно это ему неизвестно. Они с отцом договорились сыграть в гольф за завтраком в то же воскресенье.

– Кто это предложил? Вы или ваш отец?

Этого он не помнил. Когда после обеда отец спустился, сумка была у него под мышкой. Они доехали до «Грин медоу» на седане, припарковались, после чего отец с сумкой отправился прямо к площадке «ти», а Ларри пошел в здание клуба за мальчиками-носильщиками. Ему самому было безразлично, кто таскает его клюшки, но вот прошлым летом отец привязался к одному, и по случайности этот мальчик как раз оказался там. Ларри позвал его и еще одного. На пути к площадке «ти» Ларри повстречались Кимболлы, также готовые начать игру. Поскольку он не видел Мануэля несколько месяцев и ему не терпелось обсудить планы на лето, он предложил им сыграть вчетвером, будучи уверенным, что отец не станет возражать. Когда они пришли на площадку «ти», отец практиковался в сторонке с мэши (клюшкой, имеющей железную головку). Питер Оливер Барстоу тепло поприветствовал Кимболлов, обрадовался мальчику и послал его собирать мячи.

Они подождали, когда начнутся две-три другие партии, и приступили к игре сами. Первым бил Мануэль Кимболл, затем Ларри, за ним Барстоу и последним старший Кимболл. Ларри не помнил, откуда у отца появился драйвер – из сумки или его подал мальчик, – потому что за ожиданием своей очереди был увлечен разговором с Мануэлем, а непосредственно перед ударом отца он сам пробивал. Но он очень хорошо запомнил отцовский удар по мячу ввиду исключительных обстоятельств. В конце взмаха клюшка странно дернулась, мяч полетел крайне неудачно, а Барстоу вскрикнул и с испуганным выражением лица принялся тереть живот. Ларри прежде никогда не доводилось видеть отца столь неожиданно и основательно утратившим на людях свою обычную светскость. Они спросили, что случилось, и отец пробормотал что-то про осу или шершня и стал расстегивать рубашку. Ларри поразила тревога отца, и он осмотрел кожу на его животе. Там обнаружился крошечный след от укола, едва различимый. Отец успокоился и настоял на том, что ничего страшного не произошло. Старший Кимболл нанес свой удар, и они двинулись по фервею.

Все последующее не раз описывали газеты. Через полчаса, на фервее к четвертой лунке, Барстоу внезапно повалился на землю и засучил ногами, цепляясь руками за траву. Он был все еще жив, когда мальчик, носивший клюшки, схватил его за руку, но ко времени, когда подбежали остальные, уже умер. Собралась толпа, в которой оказался и доктор Натаниэль Брэдфорд, старинный друг семьи Барстоу. Мануэль Кимболл сходил за седаном и по краю фервея подогнал его к месту трагедии. Тело положили на заднее сиденье машины, туда же сел и доктор Брэдфорд, положив голову старого друга себе на колени, а Ларри сел за руль.

Лоуренс Барстоу ничего не помнил о сумке с клюшками. Совершенно ничего. Ему был известен рассказ мальчика, что тот поставил сумку спереди, прислонив к сиденью, но он не помнил, что обращал на нее внимание во время езды или в какое другое время. Он рассказал, что проехал шесть миль медленно и осторожно и только дома обнаружил, что вся его нижняя губа в крови – так он ее прикусил. Лгал он лучше своей сестры. Если бы она раньше не проговорилась, я вполне мог бы купиться на его рассказ. Я цеплялся к каждой мелочи, но он ни разу не сбился.

Тогда я махнул на сумку рукой и спросил его о Кимболлах. Тут он полностью повторил рассказ сестры. Достойных упоминания контактов между семьями не было. Единственной связью служили его отношения с Мануэлем, основанные, в свою очередь, на том, что Мануэль был весьма удобен в качестве владельца и пилота самолета. Ларри намеревался обзавестись собственным, как только получит лицензию.

Затем я задал вопрос, столь заведший миссис Барстоу перед обедом. Я спросил и Ларри, и его сестру, но в ответ не последовало никаких вспышек эмоций – вообще ничего. Они заявили, что не знают никого, кто затаил бы серьезную обиду на их отца или же испытывал бы к нему ненависть и враждебность, и что существование когда-либо подобной личности просто немыслимо. За свою выдающуюся карьеру – Барстоу получил должность ректора Холландского университета в сорок восемь, десять лет назад, – он сталкивался с препятствиями множество раз, но неизменно устранял их мягкой настойчивостью, а не силой. Его личная жизнь ограничивалась домом. Сын, насколько я понял, глубоко уважал отца и испытывал к нему определенную привязанность. Дочь его любила. Они сошлись на том, что никто не мог его ненавидеть. Когда это говорила дочь – зная, что́ я слышал из уст ее матери всего три часа назад, – в ее глазах читались обращенные ко мне одновременно и вызов, и мольба.

Приступив к расспросам о докторе Брэдфорде, я обратился к мисс Барстоу, а не к ее брату. По тому, как протекало наше общение, я ожидал некоторой неуверенности и утаивания, но в итоге не заметил и признаков подобного. Она просто рассказала, что Брэдфорд учился с ее отцом в университете в одной группе, что они всегда были близкими друзьями и что Брэдфорд, ныне вдовец, стал практически членом семьи, особенно за лето, поскольку был еще и соседом. Он исполнял обязанности их семейного врача, именно на него они в основном и полагались в лечении осложнений миссис Барстоу, хотя он приглашал и специалистов для консультаций.