Дмитрий Безуглый - Девонширский Дьявол

Девонширский Дьявол…

Джиневра Милтон никак не могла справиться с депрессией. После разговора с добрым и внимательным доктором Аттвудом она почувствовала себя гораздо лучше. Поняла, что ей было крайне необходимо выговориться, чтобы ее не просто слушали, но еще и слышали. Сэру Валентайну это удалось сделать весьма успешно, и Джиневра была очень благодарна ему за это. Он казался ей теперь единственным человеком на всем белом свете, который полностью понимает ее чувства и переживания. Ни отец, ни, тем более, черствая мать – никто за долгие годы жизни вместе не смог сделать того, что сделал этот совершенно посторонний для нее человек. Он просто выслушал ее и понял, дав при этом важное для нее чувство – надежду. Побеги веры с каждым часом всходили в ее душе все сильнее, отчего надежда разрасталась и становилась крепче. Эти чувства стали постепенно заполнять пустоту в ее душе, возникшую с годами безответной любви и равнодушия от человека, в котором она души не чаяла. Которого любила по-настоящему и навсегда. И если раньше ее пугала эта пустота, вселяя безнадежность и душевные терзания, то теперь, после разговора с доктором Аттвудом, Джиневра смогла ощутить какое-то облегчение, уповая на претворение мечты в реальность. Однако даже несмотря на это, юная леди все еще была подавлена и в плохом настроении. Чувствовала нервозность и постоянное внутреннее беспокойство. Она понимала, что причина совершенно не в том, что какой-то бродяга неожиданно схватил ее за руку, а она по ошибке подумала о нападении и желании убить ее. Это был лишь всплеск страха, который дал толчок ее основным эмоциональным переживаниям, который сломал защитный барьер, долгое время удерживавший ее в хорошем расположении духа.

Джиневра сразу же после ухода Валентайна Аттвуда всячески пыталась побороть в себе эту проклятую депрессию. Постоянно прокручивала в памяти каждое слово, сказанное ученым из Лондона, и это довольно сильно мотивировало ее. Потому что она полностью поверила. На ужин к Эддингтонам ехать вежливо отказалась, сославшись на слабость. Ей было необходимо побыть одной. Хотя, признавшись самой себе, истинную причину отказа она видела в другом. Джиневра была не готова встретиться лицом к лицу с Алисдэйром, – ее эмоциональная защита была сломлена, и леди Милтон боялась выдать себя, свои чувства. А это означало полностью отказаться от данного доктором Аттвудом совета, который она собиралась использовать. Чуть позже, не сейчас. Однако при всем этом в ее иллюзиях Алисдэйр постоянно был рядом: вот он стоит и смотрит на нее, улыбаясь своей безмятежно-юношеской улыбкой; вот он подходит ближе, и Джиневра слышит его дыхание, чувствует приятный аромат парфюма; а тут он вдруг берет ее нежно за руку и смотрит прямо в глаза, и она растворяется в них – потому что они излучают любовь… Мысли об Алисдэйре никак не покидали ее.

Джиневра встала с кровати и подошла к зеркалу. Бледное, измученное лицо, темные круги под глазами и всклоченные волосы. Бог мой, как она выглядит! Некогда будучи удовлетворенной своей красотой, сию минуту юная леди была удручена собственной внешностью. Так не пойдет. Губы девушки плотно сжались от вмиг накатившего упрямства. Для начала – принять ванну. Она дернула за шнурок на стене, который тонкой бечевкой соединялся с колокольчиком в комнате для прислуги. Спустя полминуты в дверь вежливо постучалась служанка, которой Джиневра велела греть воду и готовить ванную комнату. Когда поручение было выполнено, леди Милтон вошла в небольшое помещение, в котором находилась металлическая лохань для купания, чугунный унитаз с крышкой, а также столик для умывания, на котором размещался большой фарфоровый тазик, кувшин, новая зубная щетка с конским волосом (недавнее изобретение, которое отец привез из Лондона), заменившая щетку с тряпкой, и зубной порошок. Подле унитаза стояло металлическое ведро с водой. Барон Милтон обещал, что скоро сможет установить специальный дозатор для слива воды – совершенно новое изобретение, о котором рассказывал виконт Эддингтон. Тот, в свою очередь, увидел его на светском рауте у графа Рэмси, устроенном им в лондонском поместье. Джиневра стянула с себя платье, затем нижнюю юбку, служанка помогла снять лиф и корсет, за которыми последовали хлопковая сорочка, панталоны и шелковые чулки на подвязках.

– Дальше я сама, – глухо проговорила девушка, стоя абсолютно голой в прохладной комнате. Пар от воды, поднимавшийся из лохани, уже обволакивал ее худое тело и небольшую девичью грудь.

Служанка покорно вышла, но продолжала оставаться за дверью на случай, если понадобится молодой леди. Джиневра медленно погрузилась в горячую воду, прикрывая глаза. Даже сейчас, наслаждаясь разливающимся по телу теплом, она мечтала об Алисдэйре, чье лицо, стоило ей опустить веки, тут же всплывало в памяти…

Ройл Фармер никак не мог избавиться от картинки, напрочь въевшейся в его мозг, – корчащийся на земле бродяга и десятки ног в тяжелых сапогах, жестоко забивающих его до смерти. Не то, чтобы он жалел его. Просто впервые пришлось видеть, как методично избивают человека, слышать, как хрустят его кости и хрипят легкие в предсмертной агонии. Даже сейчас, тайком пробравшись в сад «Эддингтон Холла» в ожидании Мариссы, сын пекаря вновь и вновь прокручивал в памяти случившееся сутками ранее. Может, это из-за того, что непосредственным виновником убийства бродяги стал он? Но разве мог Ройл предположить, что обезумевшие от ярости мужчины станут избивать несчастного? Чувство вины методично точило Фармера изнутри, не давая покоя. Оно становилось все сильнее.

– Ройл! – услышал он шепот Мариссы. – Ройл, ты здесь?

Было темно, свет от газовых фонарей слабо доходил сюда, а факел он не зажигал, дабы не выдавать своего присутствия. Он сделал несколько шагов на звук голоса возлюбленной, услышал шорох ее ног по траве.

– Ройл!

Фигурка Мариссы показалась сбоку от него. Девушка также пробиралась во тьме. Он незаметно подкрался сзади и взял ее за плечи.

– Ай! – вскрикнула она, испуганно вырываясь в сторону.

Резко обернулась.

– Дурак! Ты же напугал меня! – воскликнула Марисса, ее глаза заблестели от злости.

Как она прекрасна, подумал вдруг Ройл и улыбнулся.

– Тебе еще и смешно?!

Сжав кулачки, девушка принялась колотить ими в широкую грудь Фармера. Она делала это не столько потому, что испугалась, сколько из-за собственных фантазий, накрученных в отношении Ройла и Элеонор, которые возникли в ее голове благодаря болтливости близкой подруги Бетси Тернер. Ройл сначала схватил ее за одну руку, потом за другую и притянул к себе. Ничего не говоря, он вдруг страстно поцеловал ее в губы. Глаза Мариссы расширились от удивления, но она не сопротивлялась.