Артур Таболов - VIP

Панкратов их понимал. Его тоже не очень волновало, кто там сидит наверху. Больше волновало другое. За двадцать постсоветских лет в обществе произошли какие-то глубинные изменения. Они касались не внешних обстоятельств жизни, а вещей более тонких, нематериальных. Как невидимые нервные волокна пронизывают мозг и предопределяют его деятельность, так и моральные основы, заложенные природой, воспитанием и условиями жизни, влияют на поступки людей. Если молодая женщина, ни в чём не испытывавшая нужды, хладнокровно задумывает и осуществляет убийство мужа, значит что-то в её голове не так. И не очень понятно, это индивидуальный моральный вывих или следствие тех самых глубинных перемен в обществе. Если молодой офицер, сохранивший в душе понятия о долге и чести, пускает пулю в висок — это аномалия или норма?

Никогда Панкратов не предполагал, что ему придется задумываться о таких тонких материях.

Постановление Верховного суда, отменившего оправдательный приговор Ирине Керженцевой и таким образом поддержавшего сторону обвинения, в Красногорской прокуратуре и следственном управлении никого не обрадовало, как можно было бы ожидать. Напротив — вызвало резкое недовольство, какое всегда вызывает бессмысленная работа, свалившаяся по воле начальства. Почему эта работа бессмысленная, Панкратову объяснил следователь Молчанов:

— Что мы можем доследовать, когда обвиняемых нет? Лежнёва нет, Керженцевой нет. Адвокат уже наверняка сообщил ей о решении Верховного суда, в Россию её теперь ничем не заманишь. Даже если вдруг сдуру приедет — что? Ну, арестуем, посадим в Лефортово. А с чем выходить на суд? Лежнёва нет. А без него суд кончится так же. И снова будем сидеть по уши в говне. Мне это надо? Прокурор и так на меня волком смотрит.

— Ордер Интерпола на Лежнёва не отменен, — напомнил Панкратов.

— А толку? Ордер есть, а человека нет. Где его искать? Он может сидеть в любой стране, хоть в Швейцарии, хоть в Греции. И пока не сунется за пределы Шенгенской зоны, никакой Интерпол его не найдёт. И он это знает.

— Что же вы намерены делать?

— Как что? Проводить доследование. Через некоторое время вынесу постановление: «Следствие приостановить в связи с ненахождением обвиняемых». И дело будет лежать, пока мыши его не съедят.

— Слабое решение, — оценил Панкратов. — Не боитесь, что вас обвинят в саботировании решения Верховного суда?

— Какое сильное?

— Ну, не знаю. Знаю только, что всегда полезно иметь побольше бумаг. Почему бы вам не вызывать Керженцеву на допрос?

— Куда я пошлю повестку? — удивился Молчанов. — Она за границей.

— А вы не обязаны это знать. Она вам сообщила об этом? Нет. Повестку пошлёте на домашний адрес. Или на адрес офиса.

— И она сразу примчится? Вот она я?

— Не примчится. Вы пошлёте вторую повестку. И третью. А потом объявите её в международный розыск. И никто не сможет обвинить вас в бездействии. Вы действуете. И очень активно, вон сколько у вас бумаг.

Следователь с уважением посмотрел на Панкратова.

— Сечёте фишку, Михаил Юрьевич. Чувствуется школа. Где вы изучали правила бюрократических игрищ?

— Везде. Они всегда одинаковые, во все времена. Если не можешь сделать дело, создай видимость деятельности. Вот и всё.

— Спасибо за совет, так я и сделаю. У меня только один вопрос. У вас-то какой интерес в этом деле?

— Да как вам сказать? Еще сидит где-то внутри понятие справедливости. Зло должно быть наказано. Безнаказанное зло разбухает, как раковая опухоль и отравляет весь организм. И человека, и государства. Понимаю, что это выглядит атавизмом, но ничего не могу с собой сделать.

Уважение во взгляде Молчанова сменилось недоумением. Молодому следователю непросто было понять, как это человек с таким опытом, много чего повидавший на своём веку, может оставаться таким наивным. Справедливость. Какая справедливость? Что такое справедливость? Есть целесообразность. И больше нет ничего.

Через две недели документы, подготовленные следователем Молчановым, дошли до Российского национального бюро Интерпола. Старший оперуполномоченный Игорь Касаев подготовил запрос в Центральное бюро Интерпола в Лионе на объявление Ирины Керженцевой в международный розыск и передал запрос и ордер на подпись генерал-лейтенанту Сибирцеву. Такой порядок, его подпись была обязательной. На следующий день Сибирцев вызвал его к себе.

Кабинет начальника Интерпола располагался в такой же пятнадцатиметровой клетушке, как и все помещения НЦБ. От массивной фигуры Сибирцева кабинет казался еще меньше. Как и все в Интерполе, он был в штатском, короткая стальная стрижка делала его похожим на взъерошенного ежа.

— Садись, — кивнул он Игорю. По старой милицейской привычке Сибирцев ко всем обращался на «ты». К тем, кто постарше — по имени-отчеству, к молодым по имени или фамилии. «Ты» начальника означало, что он считает человека своим. Когда он переходил с новым сотрудником на «ты», это воспринималось как серьезное повышение по службе. Те, с кем он оставался на «вы», долго в Интерполе не задерживались.

— Мы уже объявляли эту даму в розыск, — недовольно проговорил он. — Она была арестована в Риме и экстрадирована в Россию. Я не ошибаюсь?

— Нет, Владимир Сергеевич, — подтвердил Игорь. — Её судили в Красногорске, присяжные признали её невиновной.

— Почему снова отправляем запрос?

— Верховный суд отменил оправдательный приговор. Дело возвращено на доследование. На вызовы в прокуратуру она не являлась. В офисе следователю сообщили, что обвиняемая за границей. Это заставило его обратиться к нам.

— Что ты знаешь об этом деле?

— Так, кое-что, — неопределенно ответил Игорь.

— Почему оно тебя заинтересовало?

— Дело напрямую связано с самоубийством Сергея Старостина.

Сибирцев нахмурился.

— Я же сказал тебе, что эта тема закрыта.

— Для вас закрыта. Для меня не закрыта. Сергей был моим другом.

Игорь был готов к тому, что Сибирцев наорёт на него и выставит из кабинета, но он лишь провёл обеими руками по стальному ёжику волос, тяжело откинулся в кресле и приказал:

— Докладывай. Со всеми подробностями.

Слушая, Сибирцев всё больше мрачнел. Когда доклад подошел к концу, долго молчал, как бы с недоумением покачивая тяжелой головой. Наконец, сказал:

— Поразительно. Сразу поверить в то, что она невиновна? И ведь не мальчик, опытный человек. Почему?

«Потому что он её любил», — хотел сказать Игорь, но промолчал. Сибирцев ответил сам:

— Я тебе скажу почему. Плоды демократии — вот почему. Доигрались в свободу слова, твою мать. Если каждый день слышишь, что все воруют, везде коррупция, суды куплены, как молодежь будет смотреть на жизнь? Во что она будет верить?