Наталья Веселова - Одиннадцатый час

– Ну, как ты, Зайка? Не обижают тебя Юля с Вадиком? – шутливо спросила вдруг Ирина Викторовна.

Она адресовала вопрос кошке, на нее и смотрела, и потому не заметила, как мгновенно изменились лица гостей. Супруги окаменели на секунду, особенно Юля, – словно боясь, что мистическая кошка вдруг возьмет, откроет свой розовый рот и скажет человеческим голосом: «Обижают. Бьют. Лиши их наследства». Но тетка ответила сама, продолжая гладить и тискать любимицу:

– Конечно, не обижа-ают… Они у нас ребята хоро-ошие… – и у Юли отлегло от сердца, словно миновала действительно реальная опасность.

Было прощание, клятвенные заверения вернуться очень скоро и опять всем вместе, пожелания здоровья и наставления типа «берегите себя», а вечером крыса Лизиска, почуяв в палате запах извечного врага – кошки – не подошла к Ирине близко, а долго настороженно нюхала воздух, живо схватила кусок колбасы и сбежала, не обращая внимания на призывы: наверно, она заподозрила подвохи решила не рисковать, ведь откуда-нибудь мог внезапно выскочить спрятанный человеком до поры до времени голодный боевой кот…

Толстый голый бесенок по прозвищу Амур (а ведь собак часто так называют, правда?) нацелил свой игрушечный лук и на меня – когда я уж было порадовалась, что, как будто, оставлена в покое до конца дней.

К тому времени я уже не выглядела так анекдотично, как в юности; вместо чудовищных очков, способных заставить отшатнуться самого доброжелательного собеседника, приобрела себе импортные мягкие линзы, кое-как прибарахлилась, предпочитая более всего практичные костюмы не слишком мрачных расцветок (это для того, чтобы впечатление «старая дева» стало для людей, по крайней мере, не первым); научилась с горем пополам причесывать волосы прилично, причем даже подкрашивала их оттеночным шампунем, отчего они приобрели таинственный лиловатый отлив; я теперь неизменно затушевывала гримом сохранившиеся с детства темно-серые круги под глазами и клала на пепельные свои щеки нежно-розовый румянец… Насмешливая угрюмость моего характера, паче чаяния, теперь не пугала людей, как раньше, когда они успевали еще до первого разговора мною налюбоваться, а наоборот, притягивала необычностью. Ученики тоже меня если не любили, то, во всяком случае не ненавидели, предоставляя мне все блага сносной жизни…

Такой она и осталась бы, не приди к нам однажды в школу преподавать русский и литературу… да зачем, собственно, имя? Ведь речь пойдет обо мне, а не о нем. Для полной ясности сообщаю, что он был моложе меня лет на семь, обаятельно-некрасив, женат на нашей учительнице истории, моей тезке Ирочке, художественно-небрежен в одежде и печорински-недоступен для близкого общения. Дети и родители его не любили за способность одной красной чертой целиком перечеркнуть идеологически выдержанное сочинение отличника, подписать под ним ясное слово «бред», а в журнал влепить полновесную единицу. Учителя его дружно терпели – как терпят любого монстра мужского пола в поголовно женских коллективах. Он ни с кого ничего не требовал, к любым педагогическим вывертам коллег относился снисходительно-цинично, не ничего сверх оплачиваемого не предлагал и сам. Он первым нарушил неписаное правило школы: ни один учитель не смеет покинуть ее пределов, пока не ушла директриса. А она, как назло, «горела работой», придумывая каждый день для себя и подчиненных какое-нибудь важное и интересное дельце, дабы подольше с полным основанием задержаться в родных стенах школы: ей самой совершенно не хотелось рано возвращаться в пустую после женитьбы сына квартиру… А мой герой невозмутимо исчезал после своего последнего урока и на негодующее «А вы разве не – ?» спокойно улыбался: «Мне за это не платят», – и я его зауважала. Именно зауважала, потому что влюбиться «на расстоянии», да еще в женатого, да еще в молодого, тогда считала ниже даже своего растоптанного достоинства.

В таких случаях я только улыбалась ему намеренно понимающей улыбкой, словно передавая на расстоянии: «Завидую и сочувствую вашей независимости». В ответ я получала такой же взгляд – и на сердце светлело. Больше мы практически никак не общались, если не считать «здрасьте – до свиданья – хорошая погода». Лишь изредка доводилось обмениваться незначащими с виду репликами, вроде (когда сломался замок в его классе, и он в начале урока вальяжно шествовал по коридору, возглавляя выводок пятиклассников, обрадованных явно срывающимся уроком):

– Ну, как, солдат спит, а служба идет?

– И денежки капают…

Мы оказались в положении еще не раскрывшихся заговорщиков, как два шпиона во враждебном государстве, которые еще не дошли до стадии пароля, но оба знают, что «этот – наш», и к нему следует обратиться в критическую минуту…

Минута настала в начале нового учебного года, десять лет назад. Ни я, ни, тем более, он, ничего не предвидели еще накануне той субботы, когда однажды в девятых классах были отменены занятия…

В те дни к нам приехали английские школьники – до того группа девятиклассников, под руководством нас, учителей английского, состояла с ними в деятельной переписке. И вот, десять подростков, изучающих русский, и учительница прибыли из Манчестера, чтобы создать нам дополнительные трудности. Вы легко можете представить себе, друг, какой тоскливой волокитой оброс весь этот дружественный визит – уж о приготовлениях к нему я и вовсе умалчиваю. Приходилось таскать обалдевших от ужасов перестройки буржуинчиков по музеям, в Мариининский театр, устраивать нудные «русские застолья» с чаем, отдающим марганцовкой, и домашней выпечкой…

Учительнице, правда, показали под конец застолье не стилизованное, а наше, исконное

– оттого утром она и не смогла принять участке в последнем неофициальном мероприятии, и вообще за жизнь хрупкого англо-саксонского организма всерьез опасались целые сутки.

Зато в этом мероприятии приняли участие он и я.

Уж не знаю, кому первому взбрело в голову, что для лучшего ознакомления с туземными обычаями иностранцев надо пригласить принять участие в традиционно только русском занятии, но кому-то взбрело – и мне позвонили:

– Ирина Викторовна, выручайте! Нужно срочно поехать за грибами!

– Что-оо?!

–Все согласовано наверху. Решено показать этот наш обычай. В девятых классах вас трое учителей английского. Елена Северьяновна не в счет – ей семьдесят лет. У Валентины маленький ребенок. Остаетесь вы.

– Ни за что. Я с ума там сойду.

– Я вас умоляю. Им уже пообещали, и они заинтересовались. С уроков девятые завтра снимаем, десять человек уже отобрано, чтобы ехать вместе с гостями. Да и англичане вас знают…

– Я что – одна должна туда с ними ехать?!