Найо Марш - Последний рубеж. Роковая ошибка

И добавил:

– Ну, все, Фокс, дело сделано.

– Вся деревня будет стоять на ушах. В какое время?

– Завтра поздно вечером. Мы сами превратимся в надгробия, если ничего не найдем.

– А какова наша линия поведения по отношению к местным жителям?

– Бог его знает. Будем надеяться, что они ничего не заметят. Но надежда слабая!

– А что, если сказать, будто кто-то случайно обронил что-нибудь ценное в открытую могилу? Например… например…

– Например – что?

– Я не знаю, – раздраженно ответил Фокс. – Золотые часы?

– Когда? – спросил Аллейн. – И чьи золотые часы?

– Э-э, ну… Брюса? В любой момент до погребения. Понимаю, – признался Фокс, – что звучит не очень убедительно.

– Продолжайте.

– Пытаюсь представить себе это, – сказал Фокс после долгой паузы.

– И что получается?

– Получается смешно.

– Наверное, лучше всего делать все тихо, но если уж они заметят, ничего не говорить. «Полиция отказывается давать комментарии».

– Все как обычно, полагаю: брезент и все прочее? Мне все обеспечить?

– Да, пожалуйста. Про мое лицо, кстати, лучше всего говорить, что это результат стычки с бандой за пределами деревни. Где сержант?

– У себя в участке. Собирается повидаться с Чокнутым Арти.

Аллейн принялся расхаживать по комнате, но выяснилось, что движение болезненно отдается в скулу, поэтому пришлось сесть на кровать.

– Фокс, есть же еще дочь, Прунелла. Мы не должны допустить, чтобы она услышала об этом случайно.

– Всю историю?

– Ей-богу, – сказал Аллейн после долгого молчания, – я вовсе не уверен, что не хочу прибегнуть к вашей нелепой, но спасительной идее о золотых часах или о чем-нибудь в этом роде. Послушайте, я закину вас в деревню, попрошу наведаться к викарию и рассказать ему.

– Какую-нибудь белиберду? Или что? – спросил Фокс.

– Правду, но не всю правду о том, что мы надеемся найти. Надеемся! – повторил он с неприязнью. – Ну и словечко!

– Я понял, что вы имеете в виду. Не желая докучать… – начал было Фокс, но, к его удивлению и удовольствию, Аллейн похлопал его по плечу и сказал:

– Ладно, не суетитесь; толстомордый, но шустрый, как блоха, это я. Поехали.

Он завез Фокса к викарию, а сам поехал дальше по Лонг-лейн мимо просвета в живой изгороди. Посмотрев вверх, на церковь, он увидел трех мальчиков и двух женщин, выходящих из-за алтарного выступа. Была какая-то неловкость в походке женщин и в том, как они неуверенно указывали друг другу на покосившееся надгробие.

«Ну вот, – подумал Аллейн. – Новости уже разнеслись по деревне: полиция что-то ищет возле могилы! Завтра вечером у нас тут выстроится очередь на задние ряды».

Миновав поворот на Стайл-лейн, он поехал дальше, к дороге, которая вела вверх по склону, справа от Мардлинга и слева от Квинтерн-плейса. Киз-лейн, на которой жила Верити Престон, отходила от нее влево. Аллейн свернул на нее, въехал в ворота и обнаружил хозяйку сидящей под липами и разгадывающей кроссворд в «Таймс».

– Я приехал по наитию, – сказал он. – Мне нужен совет, и я думаю, что вы именно тот человек, который может мне его дать. Я не извиняюсь, потому что, в конце концов, в некотором жалком смысле это комплимент. Вы, конечно, можете придерживаться другого мнения.

– Ничего не могу сказать, пока не услышу, в чем дело, как вы понимаете, – ответила Верити. – Проходите, садитесь.

Когда он устроился на стуле, она продолжила:

– Бессмысленно проявлять излишнюю тактичность и делать вид, будто я не замечаю, что у вас с лицом, не так ли? Что случилось?

– Парень и кирпич – вот моя история.

– Надеюсь, парень не местный?

– Помощник вашего садовника.

– Чокнутый Арти?! – воскликнула она. – Не могу поверить!

– Почему же?

– Потому что это не в его характере. Он не агрессивный, просто глупый.

– Вот и Брюс так сказал. Но ведь это и могла быть просто глупость. Вероятно, я оказался на траектории движения его кирпича. Но я хочу попросить совета не насчет Чокнутого Арти, а насчет вашей крестницы. Она по-прежнему живет в Мардлинге?

– Она вернулась домой после похорон. Сейчас вот припоминаю, что она собиралась завтра в Лондон на неделю.

– Хорошо.

– Почему – хорошо?

– Вам это будет неприятно, знаю. Вы, должно быть, испытали большое облегчение вчера, когда все это закончилось, – было бы странно, если бы не испытали. Благополучно похоронили, и дело с концом, слава богу. После похорон всегда испытываешь такое чувство, каким бы глубоким ни было горе, не так ли? Прунелла тоже наверняка его испытывает, как вы думаете?

– Надеюсь, что да. Бедная девочка. К тому же играет роль ее молодость, ее помолвка и естественное жизнелюбие. Она снова счастлива. Если вы хотели что-то узнать о ней, нет нужды ее… – Она вдруг запнулась и замолчала на середине фразы.

– Ее снова тревожить? Вы, безусловно, правы. Поэтому-то я и хотел узнать, что думаете вы . Но прежде всего… Это конфиденциально. Строжайше конфиденциально. Уверен, вы не станете возражать против того, чтобы сохранить это в тайне на ближайшие двое суток.

– Хорошо, – испытывая неловкость, сказала Верити. – Если вы просите.

– Прошу. Похоже, нам очень ненадолго придется выкопать гроб из могилы миссис Фостер. Он будет снова погребен в течение максимум часа и не подвергнется никаким кощунственным действиям. К сожалению, я не могу сейчас сказать вам большего. А вопрос вот в чем: нужно ли сообщить об этом Прунелле? Если она уезжает в Лондон, есть вероятность, что она об этом вообще никогда и не узнает, хотя деревенские жители – уж такова их природа – и некоторые люди, например викарий, которых мы обязаны поставить в известность, всегда могут проговориться. Так что вы думаете?

Верити смотрела на него в смятении, словно не веря своим ушам.

– Я не знаю, – сказала она. – Это непостижимо, гротескно, лучше бы вы мне этого не говорили.

– Простите.

– Человек – я, во всяком случае, – старается забыть, что все это связано с убийством, которое совершил некто, кого он знал всю свою жизнь. Это чудовищная мысль.

– Да, конечно чудовищная. Но для нас, увы, это повседневная работа. Однако я беспокоюсь насчет юной Прунеллы.

– Разумеется, я тоже. Очень беспокоюсь, – сказала Верити, – и я понимаю вашу точку зрения. А вы не считаете, что вам лучше посоветоваться с Гидеоном Маркосом? Или с Николасом? Или с обоими?

– А вы так считаете?

– Они… ну, в некотором роде приняли опеку над ней. Она уже втянулась в их образ жизни и будет принадлежать их миру.

– Но пока она все еще тянется к вам, ведь правда? Я заметил это вчера во время похорон.

– Есть ли что-нибудь, – непроизвольно вырвалось у Верити, – чего вы не замечаете?

Аллейн промолчал.

– Послушайте, что, если вы – или я, если хотите, – всё расскажем Николасу Маркосу и предложим ему увезти Прунеллу? Он мне сообщил, что купил яхту. Не какую-то там безделицу, а судно для богатых путешественников, как те, что стоят на Ривьере. Они могли бы увезти ее в долгий круиз.