Николай Свечин - Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко [СИ litres]

– Скажите, госпожа Петушкова, – обратился я к ней, – какую церковь вы чаще всего посещаете?

– Я-с?.. Храм Христа Спасителя.

– А почему же? От Камергерского это не так близко.

– Да-с мы так привыкли; к тому же и поют там весьма прилично.

– Скажите, – продолжал я, – посещаете ли вы в Москве родных, знакомых?

– Нет-с, родных у меня нету. А какие же знакомые? Ведь я девица, да и не люблю я из дому выходить. И к благодетельнице привыкла. Да и ангелочков ихних вырастила.

Записав адрес Шориной, я обещал в этот же день прислать ей двух агентов для производства в квартире тщательного обыска. К вечеру мои люди вернулись, привезя с собой арестованную Агафью и отобранный у неё бумажник.

– Мы как открыли её сундук, – доложили они, – так бумажник сверху и лежит. Деньги в нем целы, не хватает лишь в нём одного выигрышного билета. Кухарка, конечно, отпирается, клянётся и божится, что ни в чём не виновата, да известно – все они так!

– Я думаю, что кухарка не врёт, – сказал я, – ведь она знала, что барыня заявила полиции, что предстоит обыск, и вдруг нате – на самое видное место положила бумажник. К тому же и билета не хватает. Куда он мог деваться? И для чего было бы этой неграмотной женщине особо тщательно прятать именно этот билет? Нет, тут что-то не то. Скорее всего, бумажник ей подброшен.

Я стал анализировать происшедший случай: утром бумажник был, вечером его не оказалось, из посторонних за день никто не приходил, из своих уходили двое: сын – в бильярдную, и Петушкова – в церковь. Следовательно, сплавить билет могли только они. Но в этом логическом рассуждении я наталкивался на тяжелое препятствие – ведь совершенно невероятно, чтобы Петушкова или сын удовольствовались бы одним билетом и не воспользовались бы ни деньгами, ни остальными облигациями. Желая отвести от себя подозрение, они могли, конечно, подбросить бумажник кухарке, но пустым или наполовину опустошённым. Между тем, пойдя на столь рискованное дело, вор ограничился столь скромной толикой! Вещь невероятная!

Я долго рассматривал этот вопрос со всех концов, переворачивал со всех сторон и пришёл к заключению, что именно пропавший билет должен был в глазах вора почему-то представлять из себя особую ценность. Мои агенты не догадались записать номера пропавшего билета, у вдовы телефона не имелось, и я послал ей повестку, прося явиться и принести номер. Получив его, я известил о краже все кредитные учреждения и с удовлетворением узнал, что мои предположения оказались правильными, на похищенный билет в прошлом тираже пал выигрыш в двадцать пять тысяч рублей. Так вот в чём зарыта собака! Вина неграмотной Агафьи становилась ещё менее вероятной. Вызвав вновь Шорину и не говоря ей о выигрыше, я спросил её, знал ли кто-нибудь из членов семьи номера её билетов?

– Да, – ответила она, – и Катенька, и Мишенька, да и Ирина Петровна знали. Я не раз с ними проверяла выигрыши и теперь всё собиралась просмотреть за январь да как-то не удосужилась.

– Ваша дочь бывает в концертах, театрах, гостях?

– Нет. Где ей? Она у меня хворая, как я вам говорила, и редко выезжает из дома, разве что со мной в солнечный день покататься.

Таким образом, мои подозрения сосредоточились на «Мишеньке».

– Вот вы говорили, что сын ваш на бильярде поигрывает. Где и у кого чаще играет?

– Да чаще всего в трактире у Тестова [83] Воскресенская (ныне Революции) площадь, 1. .

– Отлично! Если будет что-нибудь новое по вашему делу, то я немедленно вам сообщу…

Вызвав к себе одного из агентов, любителя бильярда, я кратко рассказал ему дело, направил к Тестову и предложил завязать знакомство с молодым Шориным, рекомендовав моему человеку прикинуться банковским служащим. Через несколько дней он мне докладывал: «Шорин – милый молодой человек, играет неважно и по очень маленькой, вообще, в деньгах, видимо, сильно нуждается и не всегда даже позволяет себе съесть бутерброд или выпить стакан чая. Выигрыш в рубль приводит его в хорошее настроение. Я много говорил ему о моих тайных финансовых операциях, давал понять, что не всегда оперирую с «чистым товаром», но Шорин искренно не заинтересовался этим, пропуская мимо ушей мои разглагольствования».

Пришлось приняться за «божью старушку».

Мой агент недели две тщетно продежурил на паперти храма Христа Спасителя. Петушкова не появлялась. На ближайшие праздники и их концы я установил наблюдение на Камергерском против дома Шориных. В одну из суббот, часов в 6 вечера, Петушкова вышла из подъезда, поглядела кругом, перекрестилась и пошла, но не в храм Божий, а на Тверскую в кафе Филиппова. Войдя в него, она направилась в задний угол и подсела к столику, за которым восседал мальчишка лет 16-ти с пренахальной мордой. Мой агент немедленно занял соседний столик и, потребовав стакан кофе и пирожных, принялся их уплетать, внимательно слушая наблюдаемую парочку.

– Серёженька, – сладко говорила Петушкова, – ты бы с нашим делом поторопился. Получил бы деньги. И на душе спокойно и вольготно будет, а то, не дай бог, найдут у тебя билетик, и пропадём мы оба!

– Вот и дура! – возразил мальчишка. – Номер билета, поди, во всех банках записан. Явлюсь я с ним, меня и сцапают, а тогда и рыдай, и вой на луну – Серёженьку твоего упрячут далеко. Ну, бабушка, заказывай угощение, жрать до смерти хочется. Побалуй своего хахаля!

Часа полтора продолжался этот tête à tête [84] Тет-а-тет. . Наконец, Петушкова с видимым сожалением удалилась. Мальчишка остался доедать заказанное… Дальше было всё просто. Агент проследил его до дому, узнал от дворника, кто он, и, взяв себе в помощь товарища, ворвался к нему, произвёл обыск и обнаружил билет.

Возвращая билет Шориной, я откровенно рассказал ей, как было дело, и та долго отплёвывалась:

– Тьфу ты, прости Господи, пакость какая! Этакая тихая, воды не замутит и вдруг не только связалась с мальчишкой, но и меня ещё эдак нахально облапошила. Вот и полагайся на людей – ведь тридцать лет у меня в доме жила, и вдруг эдакое! Выгнать её я, конечно, выгоню, а только в тюрьму вы её не сажайте – Бог с ней, так уж и быть, на радостях прощаю. Хотя я и не бедный человек, но 25 тысяч и для меня капитал. Экая блудница, экая греховодница! Вот уж воистину: в тихом омуте черти водятся!

И Шорина, покачав головой, медленно выплыла из моего кабинета.

Поздним зимним вечером, усталый от работы, разминая ноги, я расхаживал по своему обширному служебному кабинету, как вдруг из соседних комнат донёсся до меня шум. Остановясь, я прислушался. Какой-то сердитый возмущённый голос вопил:

– Потрудитесь немедленно исполнить мою просьбу – я желаю видеть начальника, и вы не имеете право мне в этом отказывать!