Агата Кристи - Икс или игрек?

– Понимаю, – вздохнула миссис Спрот. – Когда ребенок ведет себя тихо – жди беды. Завтра утром я куплю вам новые шнурки, миссис Бленкенсоп.

– Не беспокойтесь, – сказала та. – Высохнут – будут как новенькие.

Миссис Спрот унесла Бетти, а Таппенс приступила к осуществлению своего плана.

Томми с некоторой опаской посмотрел на пакет, который сунула ему Таппенс.

– Это оно?

– Да. Будь осторожен. Не испачкайся.

Томми осторожно понюхал пакетик и вскричал:

– Ни за что! Что это за мерзость?

– Асафетида, – ответила Таппенс. – Одной щепотки достаточно, чтобы ваш парень перестал за вами ухаживать, как говорится в рекламе.

– Отдает застарелым потом, – пробормотал Томми.

Вскоре после этого произошло сразу несколько событий.

Сначала появился запах в комнате мистера Медоуза. Последний, по природе человек не склонный жаловаться, поначалу говорил об этом кротко, затем со все большей настойчивостью.

На совещание была вызвана миссис Перенья. Хотя ей этого ужасно не хотелось, но она была вынуждена признать, что какой-то запах все же есть. И запах откровенно отвратный. Она предположила, что протекает газовый кран.

Наклонившись к крану и с сомнением принюхавшись, Томми сказал, что ему не кажется, что запах исходит оттуда. И не из-под пола. По его мнению, где-то явно сдохла крыса.

Миссис Перенья согласилась, что слышала о таком, но она уверена, что в «Сан-Суси» нет крыс. Возможно, это мышь – хотя она сама никогда здесь не видела мышей.

Мистер Медоуз твердо заявил, что, судя по запаху, покойница никак не меньше крысы, и добавил, что ни единой ночи не будет спать в этой комнате, пока проблема не будет улажена. Он просит миссис Перенья дать ему другую комнату.

Конечно, сказала миссис Перенья, она только что хотела предложить то же самое. Она только опасается, что единственная свободная комната слишком маленькая и, к сожалению, там нет вида на море, но если мистер Медоуз не против…

Мистер Медоуз был не против. Он только хотел отделаться от запаха. Миссис Перенья проводила его в маленькую спальню, дверь которой оказалась напротив двери в комнату миссис Бленкенсоп, и вызвала гундосую полудурочку Беатрис, чтобы та «перенесла вещи мистера Медоуза». Миссис Перенья сказала, что пошлет человека убрать пол и найти источник запаха.

Таким образом, все было улажено к общему удовлетворению.

Вторым происшествием была открывшаяся у мистера Медоуза сенная лихорадка. Так он поначалу ее называл. Позже он с сомнением признал, что, наверное, простудился. Он много чихал, глаза его слезились. И никто не замечал, что от большого шелкового платка мистера Медоуза исходит еле уловимый запах сырого лука, к тому же его маскировал острый запах одеколона.

Наконец, поверженный непрерывным чиханием и сморканием, мистер Медоуз удалился и улегся в постель до конца дня.

Именно утром того дня миссис Бленкенсоп получила письмо от своего сына Дугласа. Она так радовалась, что об этом узнал весь «Сан-Суси». Письмо это не проходило цензуры, говорила она, поскольку, по счастью, его привез один из друзей Дугласа, приехавший на побывку, так что сын смог написать ей обо всем откровенно.

– И по этому письму видно, – заявляла миссис Бленкенсоп, с мудрым видом покачивая головой, – как мало мы знаем о том, что на самом деле происходит.

После завтрака она пошла к себе наверх, открыла лакированную шкатулку и спрятала туда письмо. Между сложенными страницами положила несколько крошек рисовой пудры. Закрыла шкатулку, прижав к ее крышке пальцы.

Выйдя, она кашлянула, и из противоположной двери послышалось весьма театральное чихание.

Таппенс улыбнулась и пошла вниз.

Она уже объявила о своем намерении на денек съездить в Лондон, чтобы зайти по кое-какому делу к своему юристу и кое-что купить. Теперь собравшиеся постояльцы желали ей доброго пути и давали различные поручения – «если у вас останется время, конечно же».

Майор Блетчли держался в стороне от всей этой женской болтовни. Он читал свою газету и выдавал вслух комментарии.

– Проклятые немецкие свиньи. Расстреливают беженцев на дорогах. Убийцы. Будь я на месте…

Таппенс вышла, не слушая его излияний, что бы он сделал на месте главнокомандующего.

Она прошлась по саду, чтобы спросить Бетти Спрот, не хочет ли та какой-нибудь гостинец из Лондона. Девчушка, радостно сжимавшая в горячей ладошке улитку, предвкушающе загукала. В ответ на вопросы Таппенс: «Котика? Книжку с картинками? Цветные мелки, чтобы рисовать?» – Бетти решила:

– Бетти лисовать.

Итак, список Таппенс пополнился цветными мелками.

Она пошла по тропинке, чтобы выйти в конце сада к шоссе, и неожиданно наткнулась на Карла фон Дейнима. Он стоял, опираясь на стену. Руки его были стиснуты, и когда Таппенс подошла, он обернулся к ней. Его обычно бесстрастное лицо было искажено.

Таппенс невольно остановилась и спросила:

– Что-то случилось?

– А, да, случилось. – Голос его был хриплым и неестественным. – У вас вроде есть поговорка: «Ни рыба, ни мясо, ни дичь, ни утка», да?

Таппенс кивнула.

– Это как раз про меня, – с горечью сказал Карл. – Это не может так продолжаться, вот что я хочу сказать. Не может. Думаю, лучше покончить со всем этим.

– Что вы хотите сказать?

– Вы были добры ко мне, – сказал молодой человек. – Я думаю, вы поймете. Я бежал из родной страны из-за несправедливости и жестокости. Я приехал сюда, чтобы найти свободу. Я ненавидел нацистскую Германию. Но увы, я остаюсь немцем. И этого не изменить.

– Я понимаю, у вас могут быть трудности, – пробормотала Таппенс.

– Дело не в этом. Я немец, говорю же вам. В сердце, в душе я немец. Германия по-прежнему моя родина. Когда я читаю о бомбардировках немецких городов, об убитых немецких солдатах, о сбитых немецких самолетах… это же мой народ погибает. Когда этот старый воинственный майор читает свою газету, когда он говорит «эти свиньи» – я прихожу в ярость. Я не могу этого вынести. – Он тихо добавил: – И потому мне кажется, что лучше покончить с этим. Да, покончить.

Таппенс крепко схватила его за руку.

– Чушь! – резко сказала она. – А как еще вы должны себя чувствовать? Любой бы так чувствовал себя на вашем месте. Но вам придется крепиться.

– Лучше бы меня интернировали. Легче было бы.

– Да, вероятно. Но пока вы делаете важную работу – или я так слышала. Она важна не только для Англии – для всего человечества. Вы ведь работаете над проблемой обеззараживания, да?

Его лицо немного просветлело.

– Да, и я достиг значительного успеха. Процесс очень простой и легок в применении.

– Вот, – сказала Таппенс, – это достойное дело. Все, что уменьшает страдания, – стоящее дело, а также все, что созидательно, а не разрушительно. Конечно, мы проклинаем врага. В Германии ведь то же самое. Таких майоров Блетчли, с пеной у рта, сотни. Я сама ненавижу немцев. «Эти немцы», – говорю я, и меня накрывает волна омерзения. Но когда я думаю об отдельных немцах, о матерях, которые с тревогой ждут весточки от сыновей, о мальчиках, которые уходят на войну, о крестьянах, убирающих урожай, о хозяевах маленьких магазинчиков, о некоторых очень приятных немцах, которых я знала, то чувства у меня совсем иные. Я понимаю, что они просто люди, и у всех у нас одинаковые чувства. Вот это – настоящее. Остальное – просто боевая раскраска. Это часть войны – возможно, необходимая, – но она преходяща.