Агата Кристи - Икс или игрек?

– Неужели? – сказала Таппенс.

– Именно так, миссис Бленкенсоп! Или, возможно, вы предпочтете, чтобы я называл вас по вашей настоящей фамилии – Бересфорд?

Снова повисла напряженная тишина. Таппенс глубоко вздохнула.

Хайдок кивнул:

– Игра закончена. «Вы вошли в мою гостиную», – сказал мухе паучок.

Послышался тихий щелчок, и в руке его синевато блеснула сталь. Голос коммандера стал угрожающим:

– И мне даже незачем предупреждать вас, чтобы вы не поднимали шума и не пытались звать соседей. Вы и ахнуть не успеете, как умрете, и даже если успеете закричать, это не привлечет никакого внимания. Пациенты под газовой анестезией, как вы сами знаете, часто кричат.

– Вы почти все предусмотрели, – спокойно сказала Таппенс. – А вам не приходило в голову, что у меня есть друзья, которые знают, где я?

– А! Вы все еще надеетесь на того голубоглазого мальчика? На самом деле у него карие глаза. Юный Энтони Мардсон… Увы, миссис Бересфорд, но вышло так, что юный Энтони Мардсон – один из наших самых верных сторонников в этой стране. И как я уже сказал, несколько ярдов парашютного шелка производят потрясающий эффект. Вы так легко клюнули на парашютную приманку!

– Не вижу смысла в этой ерунде.

– Да неужели? Мы не хотим, чтобы ваши дружки так легко отследили вас, понимаете ли. Если они возьмут ваш след, он приведет их в Ярроу и к человеку в машине. То, что больничная санитарка с совершенно другой внешностью вошла в Лезербэрроу между часом и двумя пополудни, вряд ли будет связано с вашим исчезновением.

– Очень тщательная работа, – сказала Таппенс.

– Знаете, я просто восхищаюсь вашим самообладанием, – сказал Хайдок. – Весьма восхищаюсь. Мне жаль, что пришлось задержать вас, но нам очень важно выяснить, как много вы успели узнать в «Сан-Суси».

Таппенс не ответила.

– Я советую вам, – спокойно сказал Хайдок, – выложить все начистоту. Понимаете, зубоврачебное кресло и инструменты дают определенные… возможности…

Таппенс просто смерила его презрительным взглядом.

Хайдок откинулся на спинку кресла и медленно проговорил:

– Да, должен признать, что у вас хватает стойкости – люди вашего типа часто таковы. – Но что скажет вторая половина?

– Что вы имеете в виду?

– Я говорю о Томасе Бересфорде, вашем муже, который последнее время проживал в «Сан-Суси» под именем мистера Медоуза… и который сейчас очень кстати лежит связанный в подвале моего дома.

– Я вам не верю, – резко сказала Таппенс.

– Из-за письма Полы Пенс? Понимаете ли, это была хитроумная уловка молодого Энтони. Вы так хорошо сыграли нам на руку, когда рассказали ему о вашем условном знаке!

Голос Таппенс дрогнул.

– Значит, Томми… Томми…

– Томми, – сказал коммандер Хайдок, – находится там, где был все время, – в моей власти! Теперь дело за вами. Если я буду удовлетворен вашими ответами, у него будет шанс. Если нет – что же, остается первоначальный план. Его оглушат ударом по голове, вывезут в море и сбросят за борт.

Таппенс помолчала пару минут, затем сказала:

– Что вы хотите узнать?

– Я хочу знать, на кого вы работаете, как вы связываетесь со своими кураторами и кто они; что вы успели передать и что вам конкретно известно.

Таппенс пожала плечами:

– Я же могу наврать вам с три короба.

– Я проверю все, что вы скажете. – Хайдок придвинул кресло чуть поближе; сейчас его манеры стали откровенно обаятельными. – Дорогая моя, я понимаю, что вы чувствуете, но поверьте – я чрезвычайно восхищаюсь и вами, и вашем мужем. У вас есть упорство и отвага. Именно такие люди понадобятся в новом государстве – государстве, которое возникнет в этой стране, когда ваше нынешнее правительство идиотов будет свергнуто. Мы хотим превратить наших врагов в друзей – конечно, тех, кто этого достоин. Если мне придется отдать приказ уничтожить вашего мужа, я это сделаю – таков мой долг, – но мне будет действительно тяжело на душе! Он хороший парень – спокойный, непритязательный и умный. Позвольте мне рассказать вам о том, что в этой стране понимают лишь немногие. Наш фюрер не собирается завоевывать эту страну в том смысле, как вы думаете. Он намерен создать новую Британию – сильную Британию, которой будут править не немцы, но англичане. А лучший тип англичан – это англичанин с мозгами, породистый и отважный. Как говорится у Шекспира, «прекрасный новый мир»…

Он подался к ней.

– Мы хотим покончить с беспорядком и неэффективностью. Со взяточничеством и коррупцией. С карьеризмом и хапужничеством. И в этом новом государстве нам понадобятся такие люди, как вы и ваш муж, – отважные и инициативные, бывшие враги и будущие друзья. Вы удивитесь, узнав, сколько ваших соотечественников, как и людей в других странах, симпатизируют нам и нашим целям. Мы создадим новую Европу – Европу мира и прогресса. Попытайтесь взглянуть на это под таким углом, поскольку уверяю вас – так все и будет…

Голос его гипнотизировал, убеждал. Он, подавшийся вперед, представлял собой сущее воплощение простого и прямодушного английского моряка.

Таппенс смотрела на него и искала в голове какую-нибудь выразительную фразу. Но все, что приходило ей в голову, было каким-то детским и грубым.

– Гуси-гуси, га-га-га! – вырвалось у Таппенс…

Эффект оказался таким, что она просто опешила.

Хайдок вскочил, побагровев от ярости, и в какое-то мгновение простодушный британский моряк исчез. Теперь она видела то, что увидел Томми, – взбешенного пруссака.

Он выругался на немецком. Затем, перейдя на английский, заорал:

– Вы непроходимая дура! Вы же этим ответом выдали себя с потрохами! Теперь конец и вам, и вашему драгоценному муженьку! – Возвысив голос, он позвал: – Анна!

Женщина, впустившая Таппенс в дом, вошла в комнату. Хайдок сунул ей в руку пистолет.

– Следи за ней. Пристрели, если понадобится.

И вылетел из комнаты.

Таппенс умоляюще посмотрела на Анну, которая с бесстрастным лицом стояла перед ней.

– Неужели вы действительно застрелите меня? – сказала Таппенс.

– Не пытайтесь задурить мне голову, – спокойно ответила Анна. – В последнюю войну погиб мой сын Отто. Мне было тогда тридцать восемь. Теперь мне шестьдесят два, но я ничего не забыла.

Таппенс посмотрела в широкое бесстрастное лицо. Оно напомнило ей лицо той полячки, Ванды Полонской. Та же пугающая ярость и целеустремленность. Безжалостность материнства! Так, несомненно, чувствовали себя тысячи тихих миссис Джонс и Смит по всей Англии. С такими женщинами бессмысленно говорить – с матерями, лишенными своих детей.

Какая-то мысль шевельнулась на задворках разума Таппенс – какое-то неотступное воспоминание, что-то такое. О чем она всегда знала, но никак не могла вытащить на поверхность… Соломон… это как-то связано с Соломоном…