Эрл Гарднер - Полное собрание сочинений. Том 33. Двойник дочери

— Когда?

— Когда вы спрашивали меня о моих увлечениях в вашей конторе.

— На этот раз я имею в виду нечто другое. Я хочу знать, может ли он каким-то образом быть замешанным в этом деле.

— Я не знаю. Честно говоря, он делал мне предложение.

— Он прислал телеграмму с сообщением, что делает вклад в две тысячи долларов для ведения вашей защиты.

— Две тысячи долларов?! — воскликнула она.

Мейсон кивнул:

— Это значит, что он продал машину и занял, сколько смог.

— Он так любит вас?

— Наверное, — сказала она задумчиво.

— Хорошо, Максин, на этот раз вы не должны мне лгать. У него был ключ от вашей квартиры?

Глядя ему прямо в глаза, она ответила:

— Нет.

— А у Дюранта был?

— Я отдала ему свой в тот вечер. Он потребовал.

Мейсон задумчиво посмотрел на нее:

— А вы уверены, что у него не было ключа раньше и полиция не нашла ваш ключ в связке его собственных?

— Мистер Мейсон, я говорю правду.

— Давайте надеяться, что это так.

— Это так.

— Хорошо, принято. И помогай вам Бог, если вы не говорите всей правды. Скоро будет предварительное слушание дела. Я могу провести перекрестный допрос их свидетелей. У нас нет никаких доказательств вашей невиновности. У них же доказательств для привлечения вас к судебной ответственности вполне достаточно, если только что-то не поможет мне смешать их карты. У них есть улики против вас, но я не знаю какие и сколько. Поэтому было бы очень нежелательно, чтобы еще и вы лили воду на их мельницу. И еще запомните. Если они смогут доказать, что вы не околачивались у телефонной будки на автовокзале, что вы вышли из квартиры после семи тридцати, то вам не миновать больших неприятностей.

Она кивнула.

— Вы сказали им, в котором часу вышли из квартиры?

— Да, это я им сказала. Я сказала, что вышла из дома в семь, что я не возвращалась и звонила вам из автомата на автовокзале. Я сказала также, что встречалась с вами и мисс Стрит, но что больше я ничего не могу им рассказать без вашего разрешения. И еще, конечно, я сказала, что никуда не убегала, что просто хотела навестить родственников. Потом они задали вопрос о моей сестре, и я признала, что именно ее собиралась навестить. Но я ничего не рассказала о деле — ну, вы знаете, о картине и о том, благодаря чему Дюрант имел власть надо мной.

— Хорошо, — сказал Мейсон. — Эти предварительные слушания всего лишь формальность. Судья просто поставит вас перед фактами, тем более что все они свидетельствуют об одном. А вы не сможете выйти и рассказать, как было дело.

— Не смогу? — удивилась Максин, как бы не веря своим ушам. — Я полагала, что имею на это право.

Мейсон покачал головой.

— Но я должна, мистер Мейсон. Я должна выступить в суде. Знаю, что будет перекрестный допрос, и ничего хорошего от него не жду. Знаю, что переворошат мое прошлое, сделают все, чтобы опорочить, унизить… Но я должна рассказать им, как было дело.

— Не на предварительном слушании, — охладил ее пыл Мейсон. — Пока держите язык за зубами.

— Но почему?

— Потому что пока это может навредить. Если я и смогу опровергнуть их доводы, то только показав, что обвинение не смогло доказать справедливость иска. А ваши показания могут помешать мне выстроить убедительную версию.

Как только судья предъявит вам обвинение и вы предстанете в Верховном суде перед присяжными, они выслушают ваше изложение событий, потом выслушают свидетелей обвинения и постараются решить, кто говорит правду. Но на предварительном слушании судья даже не попытается разрешить противоречия в свидетельских показаниях. Он обратит на них внимание присяжных позднее, в другом суде. И если обвинение предъявит неопровержимые факты, то тогда уж ничего нельзя будет сделать.

— Хорошо, — сказала Максин после минутного колебания, — придется мне согласиться. Я во всем повинуюсь вам.

Мейсон задумчиво посмотрел на нее:

— У меня такое чувство, что вы его не убивали. И в то же время вы чего-то не договариваете. Однако я надеюсь узнать больше об этом деле и намного больше о вас к тому времени, когда мы закончим предварительное слушание.

— Когда это будет?

— Через пару дней. А сначала я хочу выяснить, какими фактами располагают они. После этого и я буду знать больше.

— Вы думаете, они все факты раскроют?

— Конечно, постараются попридержать как можно больше, но моя задача состоит в том, чтобы как можно больше вытянуть у них. А вы теперь стойте на своем. Скажите журналистам, что все им расскажете, как только я разрешу. А пока никому ничего. И постарайтесь не сделать опрометчивого шага, ничего такого, что сработало бы против вас.

Пол Дрейк, устроившись на подлокотнике старого кожаного кресла, предназначавшегося для клиентов, спросил:

— Почему ты не избавишься от этой рухляди, Перри?

— Какой рухляди?

— Да вот этого кресла.

— А чем оно тебе не нравится?

— Оно старомодное. Таких уже давно ни у кого нет. Во всяком случае, в современных учреждениях.

— А у меня есть.

— И что ты за него так держишься?

— Клиенту в нем удобно, он может расслабиться. Почувствовать себя как дома. Ему захочется говорить. А попробуй вытяни хоть что-нибудь из клиента, когда ему неудобно сидеть. Я хочу сказать: попробуй заставь его говорить правду. С другой стороны, если он не говорит правду, сидя в этом удобном кресле, то я прошу его пересесть вон на тот стул с высокой спинкой якобы для того, чтобы лучше слышать. Этот стул стоит напротив стола и крайне неудобен.

— Этот стул, — подтвердил Дрейк, — изобретение дьявола.

— Когда ты хочешь услышать правду, — продолжал Мейсон, — ты сажаешь клиента в удобное кресло и создаешь уверенность в стабильности, участии и комфорте. В том случае, если они настроены на сотрудничество.

— А если нет, то ты предлагаешь им вот этот неудобный стул?

— Верно. И чем неудобнее им сидеть, тем больше они начинают ерзать, стараясь устроиться поудобнее. Тогда я даю им почувствовать, что они выдают себя, раз не могут сидеть спокойно. Как только человек начинает ерзать, скрещивать то руки, то ноги, я смотрю на него с укоризной, давая понять, что вижу его насквозь и понимаю, что он не может сидеть спокойно, так как лжет.

— Ну тогда, Перри, тебе надо пригласить свою клиентку Максин и усадить на этот стул.

— А в чем дело?

— Она лжет тебе.

— В чем именно?

— Ну, скажем так, я не знаю, что она сказала тебе, Перри, но думаю, что она тебе солгала.

— Договаривай.

— Говорила она тебе о незаконнорожденном ребенке, которого родила сестра, пока муж был в армии, и которого записали на нее?

— Продолжай, продолжай, — настаивал Мейсон, заметив нерешительность Дрейка.