Эрл Гарднер - Полное собрание сочинений. Том 26. Убийство в спальне

— Увидимся утром, Делла.

— Хорошо. Но, шеф, можно вас попросить? Вы ведь сейчас к Балларду? Если узнаете что-нибудь, сообщите мне?

— Но только не сегодня. Тебе лучше забраться под одеяло и как следует поспать.

— Это нечестно! Я же тоже хочу знать… И пожалуйста, не носите при себе такие деньги. Давайте я их пока приберу.

— Ни в коем случае, Делла. Это дело меня сильно беспокоит. Никогда не думал, что мне может быть не по себе от того лишь факта, что клиент и в самом деле заплатил задаток, который обещал.

— Это в ее стиле, шеф. Подумать только, такие крупные купюры! Уж не хочет ли она заманить вас в ловушку?

— Похоже именно на это.

— Давайте все-таки я их уберу к себе.

— Но тогда в ловушке окажешься ты. Нет, с этим я сам справлюсь. Иди спать, Делла.

Оставив Деллу Стрит на пороге дома и помахав ей на прощанье рукой, Мейсон поехал на угол Десятой и Флоссман и подрулил к одной из заправочных колонок.

— Залей до краев. Баллард сегодня здесь? — спросил он у ночного сменщика.

Тот указал рукой на человека, сидящего во внутреннем помещении и внимательно проверяющего столбики цифр на длинной бумажной ленте, вынутой из стоящей тут же рядом счетной машинки.

Мейсон вошел и подождал, пока на него обратят внимание.

— Мистер Баллард, если не ошибаюсь?

— Верно. С кем имею честь?

— Меня зовут Перри Мейсон.

— Адвокат Перри Мейсон?

— Он самый.

— Много о вас слышал. Чертовски рад познакомиться! И что вас сюда привело?

— Мне бы хотелось узнать кое-какие факты об одном деле, но не знаю, захотите ли вы о нем говорить…

— Вы имеете в виду «Меркантайл секьюрити»?

— Да.

— Меня это уже больше не смущает, не беспокойтесь. Тогда меня, как вы, вижу, знаете, вышвырнули буквально на улицу, но оказалось, что все к лучшему.

Не могу только понять, почему вы этим заинтересовались?

— У юриста очень широкий круг интересов.

— Не сомневаюсь.

— Могу я задать вам несколько вопросов о том деле?

— О чем хотите спросить?

— Видите ли, определенного рода информация могла бы немало помочь одному из моих клиентов.

— Тогда я бы хотел знать, кто этот клиент?

— Но вы же понимаете, что этого я вам сообщить не могу. Я хотел спросить о скачках. Ставить на лошадей — это одна из ваших привычек?

— Смотря что называть привычкой.

— Но тот случай был не совсем обычен, так?

— Еще бы! Мне удалось получить ценную наводку, и я сорвал неплохой куш.

— Ваша лошадь выиграла?

— Еще как выиграла! Двадцать два семьдесят пять на каждую двухдолларовую ставку. А я на нее рискнул целой сотней.

— Да, это действительно кое-что, — заметил Мейсон.

— Моя лошадка выиграла заезд, но это стоило мне должности. Какое-то время я ходил совсем потерянный, но ничего — выкарабкался. Сейчас вот устроился солидно. А продолжай я работать в банке — так бы, глядишь, и протирал там штаны до пенсии.

— Могу я поговорить с вами о том, что в тот день произошло?

— А зачем?

— Хочу получить ясное представление.

— Да что еще яснее-то? Полистайте старые газеты и все увидите. Там практически все детали.

Мейсон указал большим пальцем на колонку, где заправляли его автомобиль:

— Я заодно за бензином заехал. Вы что, торопитесь?

— Нет. — Баллард встал и, не спуская с Мейсона глаз, свернул бумажную ленту с цифрами.

Перри Мейсон наконец смог его рассмотреть. Несмотря на короткие ноги, хозяин заправочной был довольно крупен, широк в плечах и имел большую, крепко посаженную голову. «Лет пятьдесят пять», — подумал Мейсон. Волосы его уже тронула седина, а из-под мохнатых бровей пристально смотрели серые глаза. И было еще в облике Балларда что-то колкое, язвительное — присущее людям, которые всю жизнь имеют дело с цифрами и для которых результат всегда либо положительный, либо отрицательный — приблизительных значений они не любят, а всегда знают точный ответ.

Мейсон опустил глаза на стол и отметил про себя, что каждая запятая в сделанных Баллардом от руки пометках выведена с каллиграфической четкостью.

— Я как раз хотел закрываться, — пояснил Баллард. — Стараюсь снять выручку и запереть кассу до десяти. Оставляю ребятам только мелочь, чтобы сдавать сдачу. Не хочу подкармливать ночных налетчиков. Местные уже знают, когда я закрываю кассу, и особенно не досаждают.

— Разумно. А как все-таки насчет «Меркантайл се-кьюрити»?

— Но мне тогда нужно знать, зачем вам эта информация?

— Хочу найти подлинно виновных.

— Вы не верите, что это сделал Дюваль?

— Официально это был Дюваль — суд установил, я знаю.

— Но вы не верите?

— Верить или не верить — у меня нет пока никаких оснований. Я пытаюсь рассмотреть все варианты.

— Понятно.

— Не хотите о деньгах — давайте хотя бы поговорим о Дювале. Что он был за человек?

— Это вопрос.

— А где ответ?

— Ответ отсутствует.

— Почему?

— Его невозможно классифицировать. Ни один ярлык не подойдет.

— А может, попытаться?

— Попробую. Тихий, веселый, всегда бодрый, полно друзей и души не чает в дочери. Жена умерла, когда девочке было десять, и с тех пор Колтон Дюваль ей за отца и мать. Сделал из этого цель своей жизни. Один заменил обоих родителей. Спросите меня, возможно ли это, я отвечу: «Нет».

— А что, получилось не совсем удачно?

— Смотря, опять же, что назвать удачным воспитанием. У Дюваля всегда имелись свои идеи. Он был убежден, что если люди не ведут себя естественно, то им никогда не может быть по-настоящему легко друг с другом. Считал современную вежливость и этикет ненужными ухищрениями, утонченной разновидностью лицемерия.

* — Почему? — спросил Мейсон.

— Он повторял, что люди должны вести себя как можно раскованнее и проще, и тогда их личностная суть выразится в поведении, и противопоставлял это приспосабливанию к ритуалам и предписаниям, изложенным в книгах.

— Немного ненормальный?

— Нет, этого нельзя сказать. Он умел приводить доводы, и ты начинал ему верить. Сидишь, говоришь с ним и вдруг осознаешь, что поддакиваешь и киваешь головой, вместо того чтобы прямо заявить, что так дочерей не воспитывают.

— Дочь его любила?

— Обожала. Готова была целовать за ним землю.

— И все-таки о деньгах. Взял их Дюваль или нет?

— Лично я не понимаю, как он мог их взять. Когда начинаешь об этом думать, то непонятно, как вообще их можно было украсть.

— А почему, как по-вашему?

Да тут все причины сразу. Столько проверок, всякие предосторожности… невозможно, и все тут.

— Тем не менее это произошло?

— Да. Они говорят, что да.

— И Дюваль не мог этого сделать?

— Никто не мог, уж если на то пошло. Это все равно что смотреть выступление волшебника на сцене. Творит такое, что никогда бы не поверил, но это происходит у тебя на глазах.