Фрэнсис Дункан - Такое запутанное дело. Когда конец близок

Мордекай Тремейн улыбнулся:

– Пока ваша помощь заключается в настойчивых попытках доказать, что никто из названных лиц не мог убить Адриана Картхэллоу. А мне необходимо выяснить, кто это совершил.

Холден ответил на выпад примирительным жестом.

– Наверное, я все вам порчу, но вы же знаете мое мнение. Я считаю, что произошло самоубийство. Версия представляется нелепой, но я знал Адриана и знаю Хелен. Если сможете вызвать ее на откровенный разговор, то поймете, что я прав.

Мордекай Тремейн воздержался от возражений. Достав из кармана большие часы, он взглянул на циферблат:

– Мне пора. Пойду, попробую вызвать миссис Картхэллоу на откровенный разговор. Должен признаться, задача не из легких. Почему бы вам самому не попробовать? Скажу по секрету: если сумеете доказать ее невиновность, на свете не найдется человека счастливее инспектора Пенросса.

Кивнув, Мордекай Тремейн встал и ушел, прежде чем Холден успел что-либо ответить. Предстояла встреча с инспектором в «Парадизе», и опоздать было нельзя. Дело в том, что Пенросс отправил Роберте Ферхэм приглашение явиться для беседы, и ее реакция могла оказаться весьма любопытной.

Пенросс явился первым. Преодолев зыбкий мост и причудливо вьющуюся дорожку, Мордекай Тремейн обнаружил его в кабинете задумчиво разглядывающим обрамленное деревьями море. Услышав торопливые шаги, инспектор обернулся.

– Еще не пришла? – спросил Тремейн. – Хорошо. Боялся пропустить. Извините за опоздание: я разговаривал в парке с Холденом.

Пенросс рассеянно кивнул.

– Судя по вашему виду, Чарлз, что-то произошло, – заметил Тремейн.

– Не то чтобы произошло… Я просматривал сообщение о полковнике Ниле. Он по-прежнему обитает в Фалпорте. Более того, у него нет убедительного алиби на время убийства Картхэллоу.

– Нет?

– Ни в малейшей степени, – подтвердил инспектор. – Гулял по скалам, причем в направлении особняка. Не встретил никого из знакомых и не разговаривал ни с кем, кто мог бы подтвердить его слова. Мы проверили время выхода из отеля и время возвращения: промежуток немалый и способен вызвать подозрение.

– Какое впечатление о полковнике сложилось у вашего сотрудника?

– Благоприятное. На вопросы Нил отвечал без суеты и не скрывал отрицательного отношения к Картхэллоу.

– Конечно, он заявил, что не убивал?

– Разумеется. Ничего другого я не ожидал. И все же хотелось бы получить более крепкое алиби. Трудно предположить, на что способен такой человек. Твердолобый вояка. Привык, чтобы все вокруг беспрекословно подчинялись ему и ловили каждое его слово. К тому же, глубоко оскорблен портретом дочери.

– Вы хотите сказать, что полковник вполне мог счесть себя вправе обращаться с автором портрета так, как обращался бы с врагом во время боевых действий?

– Что-то в этом роде. Разве это странно?

– Ничуть. Напротив, вполне логично. Но когда я сообщил вам, что встретил полковника Нила здесь, в Фалпорте, вы обо всем этом уже знали, однако приняли новость равнодушно. Что же изменилось теперь?

– Если ответ кому-то известен, то в первую очередь вам, – ответил Пенросс. – Поначалу считалось, будто в доме не было ни души, кроме мистера и миссис Картхэллоу. А теперь известно, что по мосту прошли еще по крайней мере два человека. Так что теперь предпочитаю никому и ничему не верить.

– Что сказал в свое оправдание Имлисон?

– Пока ничего. Уехал в Уэйдстоу по делам отца. Кажется, без обмана. Я оставил записку с просьбой явиться как можно скорее.

Мордекай Тремейн кивнул. Все это время он беспокойно кружил по комнате, словно не в силах отделаться от какой-то навязчивой мысли. Остановился возле того места на стене, куда попала убившая Адриана пуля. Испорченная выстрелом часть рамы была аккуратно вырезана.

– Вы исследовали пулю, Чарлз?

– Отправил в лабораторию вместе с куском дерева. Баллистики извлекли пулю и проверили. Никаких сомнений: стреляли из револьвера Адриана. Маркировка совпадает. В обойме осталось еще пять пуль. Все проверены. Мы нашли отстрелянную гильзу и тоже проверили. На оставшихся в магазине пулях найдены отпечатки пальцев Картхэллоу, однако это свидетельствует лишь о том, что он сам заряжал оружие. А кто стрелял, по-прежнему неизвестно.

– Отверстие оказалось значительным, не так ли? – напомнил Тремейн. – Экспертиза не выявила особых обстоятельств?

– Кое-какие странности действительно отмечены. Дерево излишне потемнело и сохранило значительные следы пороха. Однако огнестрельное оружие непредсказуемо и порой выдает причудливые результаты.

– Понимаю, – задумчиво отозвался Мордекай Тремейн.

Больше он не произнес ни слова. Через пару мгновений инспектор направился в студию.

– Мисс Ферхэм явится с минуты на минуту, – пояснил он. – Хочу встретить ее во всеоружии.

Тремейн взглянул на разбросанные по комнате наброски, акварели и этюды.

– Искусство Картхэллоу приводило поклонницу в экстаз. Когда я был здесь впервые, она восторженно цитировала слова какого-то маститого критика. Картхэллоу даже смутился. Впрочем, относительно его творческой многогранности сомнений не возникает. Он мастерски владел всеми жанрами. Жаль только, что стремился сообщить об этом миру, не выбирая средств.

Пенросс взял тюбик с алой краской и покрутил в руках.

– Не могу сказать, что живопись мне близка. Никогда не понимал, что заставляет людей расставаться с огромными суммами в твердой валюте ради раскрашенного куска промасленной тряпки.

– Искусство универсально. Только представьте: в глубокой древности неизвестный человек что-то нацарапал на стене пещеры, а спустя тысячи лет его рисунок понятен каждому.

– Наверно, так оно и есть, – равнодушно отозвался Пенросс и положил краску на место. – Но помимо общего смысла существует кое-что еще. Некоторые умельцы умудряются творить с картинами чудеса. Например, реставраторы. Помню, когда-то читал, что две картины, написанные на досках, каким-то образом сняли и перенесли на холст.

– Творения Рубенса, – авторитетно подтвердил Тремейн. – Находятся в Париже, в Лувре.

Он собрался прочитать приятелю небольшую лекцию, однако в эту минуту раздался приглушенный звук дверного звонка. Пенросс заметно обрадовался:

– Вот, наконец, и мисс Ферхэм!

Через несколько мгновений в студию вошла Роберта в сопровождении дежурившего внизу констебля. Выглядела она скромнее, чем обычно: отсутствие макияжа и строгий темно-серый костюм не просто подчеркивали, но даже выставляли напоказ ее глубокий траур. Она замерла на пороге, посмотрела по сторонам, словно погрузившись в болезненные воспоминания, и охрипшим от страданий тоном произнесла:

– Вы хотели меня видеть, инспектор?