Агата Кристи - Второй удар гонга. Врата судьбы

— Вы, по-видимому, правы, — задумчиво произнесла Таппенс. — Даже мы уже успели придумать парочку новых имен. Кстати, Беатрис говорила мне, что вы знали кого-то по имени Мэри Джордан, которая жила в нашем доме.

— Сама я ее не знала, но слышала о ней. Это было во время войны, но не последней. Во время той, давнишней, когда еще использовали цеппелины [35] Дирижабли времен Первой мировой войны, состоявшие на вооружении германского флота и армии. Всего за период 1899–1937 гг. было построено 119 цеппелинов. .

— Помню, я о них что-то слышала, — сказала Таппенс.

— В пятнадцатом-шестнадцатом году они висели над Лондоном.

— Я помню, как мы с моей старой тетушкой находились в одном из армейских магазинов, когда объявили воздушную тревогу.

— Они ведь прилетали обычно ночью, не так ли? По мне, так это, наверное, было довольно страшно.

— Я так не думаю, — ответила Таппенс. — Хотя люди обычно здорово волновались. Но это было не так страшно, как бомбардировщики во время последней войны, У меня всегда было ощущение, как будто они следят за мной. Словно крадутся за тобой по улице или что-то вроде этого.

— Вы, наверное, все время проводили в бомбоубежище? У меня есть подружка в Лондоне, так она все ночи проводила в метро. Станция, по-моему, называлась «Уоррен-стрит». Ведь у каждого была своя определенная станция.

— Меня в то время не было в Лондоне, — пояснила Таппенс. — Но не думаю, что мне понравилось бы проводить все ночи в метро.

— Знаете, эта моя подружка — ее зовут Дженни, — она просто обожала метро. Говорила, что это было просто здорово. Знаете, там за каждым было закреплено его постоянное место. И оно всегда ждало вас — там вы спали, туда приносили свои сэндвичи и другие вещи, и там же все вместе развлекались и разговаривали. И жизнь там не замирала ни на минуту. Просто здорово! И поезда ходили до самого утра. Она даже говорила, что, когда война закончилась и ей пришлось вернуться домой, все вокруг казалось ей невероятно скучным, вы меня понимаете?

— В любом случае, — Таппенс постаралась вернуться к теме разговора, — в то время, в четырнадцатом году, бомбардировщиков не было, а были только цеппелины.

Но цеппелины Гвенду явно не интересовали.

— Я спрашивала о девушке, которую звали Мэри Джордан, — напомнила ей Таппенс. — Беатрис говорила, что вы о ней что-то знаете.

— Не совсем так. Я слышала, как ее имя упоминалось пару раз, но это было очень давно. Она была немкой — одна из этих фройлен [36] Фройлен — вежливое обращение к девушке в Германии. , как их тогда называли. Присматривала за детьми — вроде как няня. Жила где-то в Шотландии с семьей моряка — так, кажется. А потом переехала сюда. В семью… то ли Перкс, то ли Перкинс… Каждую неделю у нее был один выходной день, и она ехала в этот день в Лондон и отвозила туда вещи.

— Что за вещи? — заинтересовалась Таппенс.

— Не знаю, об этом никто не говорил. Ворованные, скорее всего.

— А ее что, поймали на воровстве?

— Нет. Не думаю. Ее начали было подозревать, но она заболела и умерла.

— А отчего она умерла? Она умерла прямо здесь или в больнице?

— Нет. Я не думаю, что в те времена здесь имелись больницы. Ведь тогда не было никакой программы медицинского обслуживания. Кто-то говорил, что все произошло из-за глупейшей ошибки поварихи. Она случайно принесла в дом листья наперстянки — перепутала их то ли со шпинатом, то ли с салатом… Хотя нет, кто-то говорил, что это был паслен. Все равно я в это ни на секунду не поверила. Понимаете, все слишком хорошо знают про этот смертельный паслен, да? И ведь там ягоды, а не листья. Так вот, как я понимаю, листья наперстянки принесли по ошибке. А наперстянка — это ведь дигоксо… или что-то похожее на дигит… В общем, в ней есть что-то очень опасное. Доктор приехал и сделал все, что смог, но, мне кажется, было уже слишком поздно.

— А в доме было много людей, когда это произошло?

— Ну да, мне кажется, вполне достаточно. Там ведь всегда жили какие-то люди, как мне говорили, — и дети, и гувернантка, и няня, и всякие приезжавшие на уик-энд. А кроме того, все эти вечеринки… Только имейте в виду — все это рассказала мне моя бабушка. Да еще время от времени откровенничает мистер Бодликотт. Знаете этого старого садовника, который работает здесь время от времени? Он всегда был здесь садовником, и сначала именно его обвинили в том, что он сорвал не те листья, но он этого совсем не делал. Это был кто-то, кто вышел из дома и, намереваясь помочь, нарвал листьев в огороде и отнес их кухарке. Знаете, всякий там шпинат, салат и все такое прочее и… мне кажется, что этот человек просто ошибся, так как не слишком хорошо разбирался в этом деле. Кажется, во время предварительного расследования, или как там это называется, сказали, что такую ошибку мог совершить кто угодно, потому что шпинат и щавель росли совсем рядом с этой диги… тали-как-ее-там… Так что человек просто нарвал две горсти листьев и соединил их все вместе. В любом случае все это было очень печально, потому как бабушка говорила, что Мэри была очень хорошенькая, с золотистыми волосами и все такое, вы меня понимаете?

— И она каждую неделю ездила в Лондон? Конечно, для этого ей был необходим выходной.

— Ну да. Она еще говорила, что у нее друзья в Лондоне. Иностранка — и бабушка говорила, как слышала, что кто-то назвал ее немецкой шпионкой.

— И она действительно была немецкой шпионкой?

— Не думаю. Хотя джентльменам она очевидно нравилась. Знаете, морским офицерам и этим, из военного лагеря в Шелтоне. У нее там была даже парочка друзей. В этом военном лагере.

— Так, значит, она была шпионкой.

— Не думаю. Бабушка говорила, что так говорили люди. И это не было во время последней войны. Все это было давным-давно.

— Удивительно, — заметила Таппенс, — как легко люди путаются с этими войнами. Я знавала одного старика, друг которого принимал участие в битве при Ватерлоо.

— Подумать только. Задолго до девятьсот четырнадцатого года… В те времена было модно иметь иностранных нянь. Люди называли их или мадмазель, или фройлен, что бы это ни значило. А она умела обращаться с детьми, как говорила мне бабушка. Все были ею довольны и очень ее любили.

— И это все было тогда, когда она жила здесь, в «Лаврах»?

— Тогда дом так не называли — по крайней мере, я так думаю. Она жила то ли у Паркинсонов, то ли у Перкинсов — что-то в этом роде, — ответила Гвенда. — В наше время таких называют au pair. Она приехала из города, в котором делают такие пироги — продаются у нас в «Фортнуме и Мейсоне», может, слыхали, — дорогие пироги для всяких приемов… Кто-то говорил, что город наполовину немецкий, наполовину французский.