Агата Кристи - Второй удар гонга. Врата судьбы

— Это видно, — сказал молодой человек.

Он поочередно взял несколько аккордов — несколько бравурных в мажоре, а потом несколько очень меланхоличных в ля-миноре.

— Прекрасный инструмент, мадам, если хотите знать мое мнение.

— Да, — согласилась Таппенс. — Это Эрар [48] Эрар Себастьен (1752–1831) — французский мастер по изготовлению музыкальных инструментов. .

— Такое пианино в наши дни нечасто встретишь.

— Оно побывало в нескольких переделках, — продолжила Таппенс. — Попало под бомбежку в Лондоне. Бомба угодила в наш дом. К счастью, нас не было дома, а у него пострадал в основном внешний корпус.

— Да, но корпус пока еще крепок. С ним ничего не надо делать.

Приятная беседа продолжилась. Молодой человек сыграл несколько начальных звуков прелюдии Шопена, а потом перешел на обработку «Голубого Дуная» [49] Один из самых известных классических вальсов Иоганна Штрауса-сына, написанный в 1866 г. . Наконец он объявил, что закончил свою работу.

— Я бы не оставляя пианино надолго, — сказал настройщик. — Мне хотелось бы прийти и посмотреть его еще раз, прежде чем пройдет слишком много времени. После того как оно — не знаю, как это сказать — немного осядет. Знаете, иногда после этого проявляются некоторые мелочи, которые с первого раза и не заметишь.

Они обменялись восторженными замечаниями о музыке вообще и о фортепьянной в частности — и вежливо попрощались, как два человека, чьи взгляды на ту радость, которую музыка привносит в повседневную жизнь, во многом совпадают.

— С этим домом приходится повозиться, — заметил молодой человек, оглядываясь вокруг.

— Мне кажется, что до нас здесь какое-то время никто не жил.

— Да. Этот дом сменил много хозяев.

— И хранит множество историй, — сказала Таппенс. — Я имею в виду о своих прошлых хозяевах и о тех странных вещах, которые здесь происходили.

— Вы, наверное, говорите о том, что происходило здесь давным-давно… Даже не знаю, во время последней войны или предыдущей.

— Там было что-то связанное с морскими секретами, — сказала Таппенс с надеждой в голосе.

— Вполне возможно. Мне рассказывали, что в то время об этом много говорили, но сам я об этом ничего не знаю.

— Это было задолго до вашего рождения, — заметила Таппенс, с завистью глядя на его свежее лицо.

Когда он ушел, она села за инструмент.

— Сыграю-ка я «Дождь на крыше» [50] Имеется в виду прелюдия Шопена «Капли дождя»; в ней повторяется один и тот же звук, воспринимаемый многими слушателями как капли дождя, стучащие по крыше. , — сказала себе Таппенс, которая вспомнила мелодию из-за того, что настройщик сыграл другую прелюдию Шопена. Однако потом пальцы сами собой перешли на аккомпанемент к песенке, которую женщина стала тихонько напевать себе под нос:

— Играю я явно не в той тональности, — заметила Таппенс, — но в любом случае пианино в полном порядке. Как здорово, что можно опять посидеть за инструментом…

«Где мой любимый блуждает… — задумчиво подумала она. — Любимый… Это, наверное, какое-то предзнаменование свыше. Может быть, мне стоит еще раз заняться Любимой »?

Надев ботинки на толстой подошве и пуловер, Таппенс вышла в сад. Любимую убрали, но не в КК, а в пустующее стойло. Таппенс вытащила тележку, оттащила ее вверх по травянистому склону и тщательно протерла тряпкой, которую принесла из дома, чтобы убрать паутину, все еще висевшую во многих местах. Затем она уселась в Любимую, поставила ноги на педали и слегка оттолкнулась, чтобы дать ей возможность продемонстрировать свою прыть.

— Итак, Любимая, — произнесла Таппенс, — давай спускаться, только не очень быстро.

Она убрала ноги с педалей и поставила их таким образом, чтобы иметь возможность в любой момент затормозить.

Любимая и не собиралась двигаться слишком быстро, хотя и имела преимущество, потому что двигалась только под собственной тяжестью. Однако неожиданно склон стал гораздо круче. Любимая поехала быстрее, Таппенс стала тормозить резче, чем собиралась, и они оказались в гораздо более неприятной близости к Обезьяньей Ловушке, чем это происходило раньше.

— Больно, — произнесла Таппенс, поднимаясь.

Выбравшись из колючек Обезьяньей Ловушки, женщина привела себя в порядок и осмотрелась. Она оказалась в густых кустарниках, взбиравшихся по склону противоположного холма. Здесь росли рододендроны и гортензии. Таппенс подумала, что чуть позже это место будет выглядеть просто восхитительно. Пока же в нем не было ничего красивого — обыкновенные заросли. Однако ей удалось заметить, что когда-то здесь проходила тропинка, которая извивалась между различными цветами и кустарниками. Сейчас их ветви здорово переплелись, но направление тропинки можно было вычислить. Сломав пару веток, Таппенс проложила себе дорогу сквозь первую полосу кустов и двинулась по холму. Тропа, извиваясь, шла по его склону. Было ясно, что ею не пользовались уже многие годы.

— Интересно, куда она ведет, — пробормотала Таппенс. — Ведь зачем-то ее проложили…

Зачем-то проложили, подумала она, следуя по тропинке, которая вдруг резко разветвилась в противоположные стороны. Теперь Таппенс точно знала, что имела в виду Алиса, когда говорила, что тропинка «неожиданно взбадривается и меняет направление». Кустов стало меньше, зато появились лавры, которые, возможно, и дали название усадьбе. И сложная каменистая тропка пошла между ними. Неожиданно она уперлась в четыре покрытые мхом ступени, ведущие к нише, изначально сделанной из металла, который позднее был заменен бутылками. Это было похоже на ковчег с пьедесталом посередине, на котором возвышалась каменная фигура, почти рассыпавшаяся от старости. Это была фигура мальчика с корзинкой на голове. Какие-то воспоминания шевельнулись в голове у Таппенс.

— По этой штуке можно определить возраст этого места, — сказала она. — Она очень похожа на ту, что стояла в саду у тети Сары. И лавров у нее тоже было много.

Таппенс мысленно вернулась к тете Саре, к которой иногда приезжала, будучи ребенком. Она вспомнила, что играла тогда в Речных Лошадей. Для этого нужен был обруч. Тогда Таппенс было около шести лет. В ее воображении обруч превращался в белоснежных лошадей с пышными гривами и развевающимися хвостами. На них она проезжала по покрытой травой лужайке, огибала клумбу, заросшую кортадерией, которая кивала ей на ветру своими разноцветными метелками, и по тропинке, напоминающей нынешнюю и бегущей среди берез, оказывалась в похожем гроте с фигурой и корзинкой. Когда она ехала туда на своих «призовых лошадках», Таппенс всегда захватывала с собой подарок, который потом клала в корзинку на голове мальчика. Считалось, что это подношение, и, сделав его, можно было загадать желание. Таппенс хорошо помнила, что желания почти всегда сбывались.