Агата Кристи - Второй удар гонга. Врата судьбы

— Что-то связанное с Мэри Джордан?

— Не совсем. Как я уже сказала, на подвал надежды мало. Там лежит какое-то старье, связанное, на мой взгляд, с фотографированием. Знаешь, лампы для проявки или чем там они пользовались в старые времена, с красным стеклом, и эти флаконы с лавровишневой водой. Но ни одна из плит на полу не выглядела так, что ее можно приподнять и что-то отыскать под ней. Несколько полуразвалившихся чемоданов, несколько жестяных емкостей, но в них уже ничего нельзя спрятать. Если до них дотронуться, то они просто превратятся в пыль. Так что — полная неудача.

— Мне очень жаль, — сказал Томми. — Никакого удовлетворения.

— Зато некоторые другие вещи оказались интересными. А сейчас я, пожалуй, пройду наверх и избавлюсь от этой чертовой паутины. С ней я совершенно не могу говорить.

— Думаю, что ты права, — сказал Томми. — Уверен, что, покончив с ней, ты будешь выглядеть гораздо лучше.

— Если ты хочешь, чтобы мы с тобой были настоящей любящей супружеской парой, — сказала Таппенс, — то, глядя на меня, ты всегда должен думать о том, что твоя жена — настоящая красавица, несмотря на возраст.

— Таппенс, моя дорогая, — заявил Томми, — для меня ты всегда самая красивая. А сейчас у тебя с левого уха свешивается комок паутины, который делает тебя вообще неотразимой. Как локон императрицы Евгении [55] Императрица Евгения (урожд. Эухения Палафокс, 1826–1920) — последняя императрица Франции, супруга Наполеона III. Славилась красотой и была законодательницей мод для всей Европы. , с которым ее иногда изображают в кино. Знаешь, тот, что спускается до середины ее шеи. А в твоем, кажется, есть еще и паук.

— Вот это мне совсем не нравится! — воскликнула Таппенс.

Рукой она смахнула паутину, после этого поднялась наверх и присоединилась к Томми позже. Ее ожидал бокал, на который она посмотрела с сомнением.

— Ты же не налил мне лавровишневую воду, а?

— Нет. Мне самому тоже почему-то не хочется ее пить.

— Ну что ж, — сказала Таппенс, — тогда позволь мне продолжить…

— Ну конечно. Ты это и так сделаешь, но хочется думать, что это я подвиг тебя на сие повествование.

— Так вот, тогда я сказала себе: «Где бы я спрятала здесь вещи, которые никто не должен найти?»

— Что ж, — заметил Томми, — очень логично.

— И тогда я стала мысленно перебирать места, подходящие для этого. Первое, что пришло мне в голову, были внутренности Матильды.

— Прости, не понял.

— Внутренности Матильды. Игрушечной лошади. Я же тебе о ней рассказывала. Она из Америки.

— Здесь действительно много вещей из Америки, — заметил Томми. — Лавровишневая вода ведь тоже оттуда.

— Так вот, старина Исаак рассказал мне, что у лошади есть дыра в животе — так это и оказалось, и она была полна странными обрывками бумаги. Но ничего интересного. Хотя это именно то место, где можно было бы легко спрятать что угодно.

— Согласен.

— Ну и, конечно, Любимая. Я еще раз ее осмотрела. У нее достаточно старое сиденье, покрытое выцветшей материей, но под ним тоже ничего не оказалось. Чьих-либо личных вещей тоже не наблюдалось. Поэтому я опять задумалась. Ведь у нас еще оставались книжные полки и книги. А люди иногда что-то прячут в книгах. А ведь мы еще не кончили разбирать книги в комнате наверху, правильно?

— А я думал, что мы закончили, — с надеждой в голосе сказал Томми.

— Не совсем. Осталась еще нижняя полка.

— Ах, эта… ну это совсем просто. Там же не надо ставить стремянку, чтобы до нее дотянуться.

— Правильно. Поэтому я поднялась в ту комнату, уселась на полу и просмотрела книги на нижней полке. Большинство из них оказались проповедями. Чьи-то древние проповеди, записанные методистским священником. Они были совсем неинтересные, поэтому я их все вывалила на пол. И вот тут я совершила открытие. В самом низу кто-то когда-то проделал сквозное отверстие и напихал туда всякой ерунды. В основном порванных книг. Одна из них, в коричневом переплете, была довольно увесистая, и я вытащила ее, чтобы получше рассмотреть. Ведь никогда не знаешь наверняка, что это может быть. И знаешь, что я нашла?

— Не имею ни малейшего представления. Наверное, первое издание «Робинзона Крузо» или что-то не менее ценное?

— Нет. Это оказался именинный альбом.

— Это еще что такое?

— Раньше они были популярны. Во времена Паркинсонов. Или еще раньше. В любом случае он оказался рваным и потертым, совсем недостойным того, чтобы его хранили, — я еще подумала, что он никому не нужен. Но вещь это старая, и в ней можно найти что-нибудь интересное, подумала я.

— Понятно. Ты подумала, что нечто могли спрятать между листами этого альбома.

— Вот именно. Хотя это и оказалось не так. Все не столь просто, но я все еще очень внимательно изучаю его. Я еще не просмотрела его весь. Понимаешь, в нем могут быть какие-нибудь интересные имена или что-то в этом роде.

— Возможно. — Голос Томми был полон скепсиса.

— И больше ничего. Это единственное, что я смогла разыскать среди книг. Больше на нижней полке ничего не было. Теперь нам осталось просмотреть все шкафы.

— А это мысль, — заинтересовался Томми. — В мебели обычно хранится множество секретов — например, тайные ящики…

— Нет, Томми, ты опять ошибаешься. Я хочу сказать, что вся мебель в доме принадлежит Мы переехали в пустой дом и привезли ее с собой. Единственное, что здесь относится к старым временам, так это бардак в месте, которое называют Кэй-Кэй, который состоит из старых игрушек и садовых скамеек. То есть в самом доме не осталось никакой антикварной мебели. Тот, кто жил здесь перед нами, или увез ее с собой, или продал. Со времен Паркинсонов здесь перебывала целая куча жильцов, поэтому вещей самих Паркинсонов здесь точно не осталось. Но кое-что я все-таки нашла. Может быть, это нам как-то поможет.

— Что именно?

— Фарфоровые стойки для меню.

— Фарфоровые стойки для меню?

— Именно. В том старом шкафу, в который мы никак не могли попасть. В том, что стоит под лестницей. А в старой коробке — которая, кстати, стояла именно в Кэй-Кэй, — я нашла ключ. Смазала его маслом и смогла открыть дверь шкафа. Он был пуст. Просто грязный шкаф с осколками разбитого фарфора. Думаю, что он остался от последних жильцов. А вот на верхней полке оказались эти фарфоровые стойки Викторианской эпохи, которые люди использовали во время торжественных обедов. Потрясающе, что они ели на этих обедах, — блюда просто восхитительные. Я зачитаю тебе после обеда. Совершенно восхитительно. Два супа — один бульон и один настоящий суп; помимо этого, два сорта рыбы и две перемены закусок; а уже потом салат или что-то в этом роде. А уже после этого следовало мясо и… я не знаю, что после него. Наверное, сорбет — это ведь вариант мороженого, правильно? И вот после всего этого подавался салат с лобстерами! Ты можешь себе это представить?