Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

Она закричала, когда он ударил ее, и на этот крик прибежала вниз старая Тереза. На буфете стояла бутылка вина; я откупорил ее и влил несколько капель в рот Мэри, так как она была полумертвая от потрясения. Затем я сам выпил немного. Тереза была холодна как лед, и план был составлен ею и мною. Мы должны были устроить так, чтобы казалось, будто убийство совершено ночными ворами. Тереза повторяла сочиненную нами историю своей госпоже, а я вскарабкался наверх и отрезал шнур от звонка. Затем я привязал ее к стулу и растрепал конец шнура, чтобы он казался естественно оборванным, иначе стали бы удивляться, каким образом вор мог взобраться туда, чтобы отрезать его. Сделав это, я собрал кое-что из столового серебра, чтобы убедить других в совершенном воровстве, и покинул женщин, приказав им произвести тревогу через четверть часа после моего ухода. Я бросил серебро в пруд и отправился в Сайденгам, чувствуя в первый раз в своей жизни, что я сделал действительно доброе дело. Вот истина, мистер Холмс, полная истина, хотя бы она стоила мне жизни…

Холмс некоторое время молча курил. Затем он подошел к нашему посетителю и пожал ему руку.

– Вот какого я мнения, – сказал он. – Я знаю, что каждое слово ваше – правда, так как вы вряд ли произнесли хоть одно слово, которое было бы мне неизвестно. Только акробат или моряк мог достать с планки шнур, и никто, кроме моряка, не мог сделать узлы, которым шнур был привязан к креслу. Только один раз в своей жизни эта леди вступала в контакт с моряками. Это было во время ее путешествия из Австралии в Англию, и мужчина, совершивший убийство, должен был принадлежать к ее обществу, так как она всячески старалась выгородить его и тем доказать, что любит его. Видите, как легко было мне найти вас, раз я попал на верный след.

– Я думал, что полиция никогда не будет в состоянии проникнуть в нашу хитрость.

– Полиция и не проникла в нее, и, по моему убеждению, никогда и не проникнет. Теперь слушайте, капитан Крокер. Дело очень серьезное, хотя я охотно допускаю, что вы действовали под влиянием сильнейшего раздражения, до которого может быть доведен человек. Может быть даже, что ваш поступок будет признан законным, как вызванный самозащитой. Однако же это надлежит решить британскому суду присяжных. Между тем, я так симпатизирую вам, что если вы согласитесь исчезнуть в двадцать четыре часа, то обещаю, что никто этому не помешает.

– А затем все выйдет наружу?

– Конечно.

Моряк побагровел от гнева.

– Что это за предложение вы, мужчина, делаете мужчине? Я достаточно сведущ в законах, чтобы знать, что Мэри будет взята как соучастница. Неужели вы думаете, что я брошу ее одну терпеть всю эту муку, а сам увильну? Нет, сэр, пусть делают со мною самое худшее, но ради самого неба, мистер Холмс, найдите какой-нибудь способ, чтобы Мэри не была привлечена к суду.

Холмс вторично протянул свою руку моряку.

– Я только испытывал вас. Я беру на себя большую ответственность, но я сделал Гопкинсу намек и, если он не способен им воспользоваться, я ничего не могу больше сделать. Послушайте, капитан Крокер, мы поступим по закону. Вы – подсудимый. Вы, Ватсон, британский суд присяжных, и я никогда не встречал человека более достойного быть его представителем. Я – судья. Теперь, господа присяжные, вы слышали показания. Находите ли вы подсудимого виновным или невиновным?

– Не виновен, милорд, – ответил я.

– Глас народа – глас Божий. Вы оправданы, капитан Крокер. Я не опасен для вас, пока официальное следствие не отыщет какого-нибудь другого «преступника». Вернитесь через год к миледи, и да оправдает ваша жизнь с нею приговор, произнесенный вами сегодня.

Историей о красном шнуре я намеревался закончить ряд рассказов о подвигах моего друга Шерлока Холмса. Таково было мое намерение. Объяснялось оно не недостатком материала. О недостатке не может быть и речи: у меня есть целая груда не напечатанных еще дел, которые расследовал мой друг. Равным образом и читатели продолжают по-прежнему интересоваться подвигами знаменитого криминалиста.

Если я собирался прекратить эпопею о Холмсе, то меня побуждала к этому совершенно другая причина. Дело в том, что сам Холмс не желает, чтобы я теперь знакомил публику с его деятельностью. Пока он занимался расследованием преступлений, ему было приятно видеть мои рассказы в печати. Теперь же он покинул Лондон и свое любимое дело и живет на собственной ферме в Суссексе. Он страшно увлекся пчеловодством, весь ушел в него, и слава стала ему ненавистна. Он не раз предъявлял ко мне настоятельные требования, чтобы я прекратил публикации рассказов о его подвигах. И мне насилу удалось добиться у него разрешения напечатать предлагаемый теперь вниманию читателей рассказ.

Холмс долго со мной не соглашался, но я напомнил ему его собственные слова, некогда сказанные им. Он сказал, что позволит мне опубликовать эту историю только тогда, когда действующие лица сойдут со сцены. Это время теперь настало. Кроме того, нужно закончить этой историей серию рассказов потому, что это выдающаяся история, имеющая международный характер. Хотя со времени описанного мною события и прошло уже много дней, но я все-таки должен быть тактичным. О многих подробностях я умалчиваю по весьма понятным для читателя причинам.

Случилось это не скажу в каком году, но осенью, во вторник. В нашей скромной квартире на Бейкер-стрит появились два лица, пользующиеся европейской известностью. Один из этих господ имел суровую внешность. Нос у него был крючковатый, глаза орлиные, выражение глаз повелительное. Это был не кто иной, как знаменитый лорд Беллингер, бывший дважды министром-президентом. Его спутник, брюнет с бритым лицом, изящный, красивый и еще довольно молодой, был тоже не последним человеком в Англии. Это был Трелонэй Гопп, министр иностранных дел. Гоппа считали восходящей звездой британской политики.

Наши гости сели рядом на маленьком диванчике. По их измученным и беспокойным лицам было видно, что они пришли к нам по важному делу. Министр-президент тонкими, нервными руками сжимал ручку из слоновой кости зонтика. Его худое аскетическое лицо угрюмо глядело то на Холмса, то на меня. Министр иностранных дел одной рукой дергал себя за ус, а другой конвульсивно перебирал брелки на часовой цепочке. Первым заговорил он.

– Сегодня в восемь часов я обнаружил пропажу, мистер Шерлок Холмс, и сейчас же уведомил об этом министра-президента. И по его совету мы отправились к вам.

– А в полицию вы дали знать об этом?

– О, нет, сэр! – быстро и решительно воскликнул министр-президент. – Полиции мы ничего не сообщали и, конечно, ничего не сообщим. Уведомить полицию – это значит предать дело гласности, а этого-то мы хотим избежать.