Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

– Ну, что вы скажете по этому поводу, Ватсон? – спросил Холмс после длинной паузы.

– Это – удивительное совпадение.

– Совпадение?! Да ведь это – один из трех человек во всем Лондоне, которые могли похитить письмо. И вот этот человек умирает насильственной смертью как раз в тот вечер, когда произошла драма. О, нет, почти все данные говорят за то, что это – не совпадение. Вы меня не убедите в противном. Дорогой Ватсон, эти два события находятся в тесной связи. Они должны быть в связи. Мы должны уяснить себе эту связь.

– Но теперь все уже узнано официальной полицией.

– Совсем нет. Официальная полиция знает только то, что произошло на Годольфин-стрит. Того же, что случилось в Уайтголл-Террас, полиция не знает и знать не может. Только мы знаем об этих событиях, и только мы, стало быть, можем проследить ту связь, которая между ними существует. Лукаса я, конечно, должен подозревать сильнее, чем двух других. Он жил в Вестминстере, на Годольфинской улице, а оттуда всего два шага до Уайтголл-Террас. Другие два – Оберштейн и Ларотьер – живут на другом конце Вестэнда. Лукасу было легче, чем им, завязать сношения с прислугой министра иностранных дел и добыть нужные сведения. Имейте в виду, Ватсон, что совпадение обоих событий во времени означает очень многое… Эге, кто это звонит?..

Вошла миссис Хадсон и подала карточку. Холмс взглянул на карточку, поднял брови и подал карточку мне.

– Попросите леди Трелонэй Гопп пожаловать сюда, – сказал он.

И через мгновение наше скромное помещение, уже раз осчастливленное высокими посетителями, было осчастливлено во второй раз. В нем появилась самая красивая женщина во всем Лондоне. Мне и прежде приходилось слышать о необычайной красоте младшей дочери герцога Бельминстера, но ни одно описание не могло сравниться с действительностью. Мне приходилось видеть портреты этой женщины, но они не давали надлежащего представления об этой грации, об этом очаровании, об этих неподражаемо классических очертаниях фигуры.

Но в это осеннее утро нас поразила не красота нашей посетительницы. Лицо леди Тильды было бледно и взволнованно; глаза блистали, но этот блеск был лихорадочный. Чувственные губы были крепко сжаты. Очевидно, красавица сдерживала себя изо всех сил. Во взоре ее был ясно виден ужас; с минуту она стояла в дверях.

– Мой муж был здесь, мистер Холмс?

– Да, сударыня, был.

– Мистер Холмс, я умоляю вас не говорить ему о том, что я была здесь.

Холмс холодно поклонился и знаком руки попросил гостью сесть.

– Вы ставите меня, миледи, в очень щекотливое положение. Прошу вас, сядьте и объясните мне, чем я вам могу служить. Но, к сожалению, никаких обещаний я вам дать вперед, ничего не зная, не могу.

Леди Тильда прошла через комнату и села спиной к окну. Это была царственной наружности женщина – высокая, грациозная, женственная.

– Мистер Холмс, – заговорила леди Тильда, – я буду с вами вполне откровенна. Я надеюсь, что и вы мне отплатите тем же. Между мною и мужем господствует полное взаимное доверие. Единственное, что он от меня скрывает, это политика. Тут он вечно отмалчивается. Он мне ничего не говорит о своей политической деятельности. Но вчера я узнала, что у нас в доме случилось очень печальное событие. Пропала какая-то бумага. Но какая? Дело касается политики, и поэтому муж отказался объяснить мне, в чем дело. Но мне это необходимо, понимаете ли, необходимо знать. Кроме этих политиков, только вы один знаете, в чем дело. Я вас умоляю, мистер Холмс, объясните мне, что случилось, и к каким последствиям это может повести. Скажите мне все, мистер Холмс, не скрывайте ничего в интересах ваших клиентов. Я действую в интересах моего мужа. Если бы он только мог это понять, он сказал бы мне все сам. Что это за бумага?

– Сударыня, вы требуете от меня невозможного.

Женщина глубоко вздохнула и закрыла лицо руками.

– Уверяю вас, сударыня, что вы требуете невозможного. Ваш муж не находит нужным посвящать вас в эту тайну. Как же могу это сделать я, его поверенный? Вы даже и требовать от меня такой откровенности не имеете права. Спрашивайте об этом у вашего мужа.

– Я его спрашивала, и пришла к вам сделать последнюю попытку. Я, к сожалению, не могу говорить определенно, мистер Холмс, но вы мне сделали бы большое одолжение, если бы ответили на один мой вопрос.

– На какой вопрос, сударыня?

– Скажите, может ли от этой истории пострадать политическая карьера моего мужа?

– Да, сударыня, если эта история не будет улажена, то могут произойти весьма прискорбные последствия.

– Ах! – воскликнула леди Тильда и с трудом перевела дух.

У нее был такой вид, точно она разрешила, наконец, долго мучившее ее сомнение.

– Еще один вопрос, мистер Холмс. Узнав о пропаже, мой муж позволил себе одно неосторожное восклицание. Я поняла, что потеря этого письма может привести к неприятным последствиям для всей страны.

– Что же, если он вам это сказал, то и я могу сказать, что это правда.

– В чем же могут заключаться эти неприятные последствия?

– На этот вопрос, сударыня, я опять-таки не могу ответить.

– Ну, в таком случае я более не буду вас беспокоить. Я на вас не сержусь, мистер Холмс, я понимаю, что вы не могли быть со мною откровенным. Но будьте справедливы и вы ко мне, не осуждайте меня за то, что я неравнодушна к неприятностям моего мужа. Еще раз прошу вас не говорить ему о том, что я у вас была.

Она остановилась на пороге двери и еще раз оглянулась на нас. Опять я увидел красивое взволнованное лицо, испуганные глаза и крепко сжатые губы.

Затем она исчезла.

Холмс слушал, как по лестнице шуршали, удаляясь, шелковые юбки. Когда наружная дверь, наконец, захлопнулась, он улыбнулся и, обращаясь ко мне, сказал:

– Ну, Ватсон, прекрасный пол – это по вашему ведомству. Зачем объявилась эта прекрасная леди? Что ей было нужно?

– Ведь она же вам объяснила цель своего визита. А то, что она беспокоится, это вполне естественно…

– Гм… Ну, а что вы скажете, Ватсон, о внешнем ее виде? Вы заметили, как она себя держала? Она с величайшим трудом сдерживала волнение. А как она вопросы-то задавала! Какая настойчивость! А ведь эта дама принадлежит к касте, которая умеет скрывать свои чувства.

– Да, она была очень взволнована.

– Заметьте, что она сразу заявила, что, желая знать правду, она действует в интересах своего мужа. Заявление это было сделано замечательно серьезным тоном. Что она хотела сказать этим? А вы заметили ее маневр? Она нарочно села спиной к окну. Она не хотела, чтобы я следил за выражением ее лица.

– Да ведь она же села на единственное свободное кресло, стоявшее в комнате, – попробовал возразить я.

– Однако, – продолжал Холмс, – мотивы, которыми руководствуются женщины, остаются по большей части необъяснимыми. Вспомните ту женщину в Маргэте. Я заподозрил ее потому, что она волновалась. И что же потом оказалось? Все ее волнение проистекало оттого, что она забыла напудрить себе нос. И вот извольте строить теории на такой зыбкой почве, как женская душа. Иногда какой-нибудь пустяковый поступок женщины указывает на серьезнейшие вещи, в то время как их горе и плач ровно ничего не означают. Женщина способна плакать о том, что потеряла какую-нибудь шпильку или булавку… До свидания, Ватсон.