Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

– О, я надеюсь найти это письмо! Я затем и пришел сюда. Чем больше я думаю над этим делом, тем больше я убеждаюсь в том, что письмо не выходило из этого дома.

– Мистер Холмс!

– Чего же вы удивляетесь? Если бы это было не так, то письмо давным-давно было бы обнародовано.

– Но с какой стати вор стал бы скрывать письмо в моем доме?

– Да я убежден в том, что и вора-то никакого не было. Письмо никто не похищал.

– Но как оно исчезло из шкатулки?

– Я убежден, что оно из шкатулки не исчезало.

– Мистер Холмс, вы неудачно выбрали время для шуток! Я же вам сказал, что в шкатулке письма нет.

– А вы со вторника в шкатулку так и не заглядывали?

– Нет, да это и не к чему.

– Ну, значит, вы просто проглядели письмо там.

– То, что вы говорите, невозможно.

– Но я не убежден в том, что это невозможно. Такие истории случаются. Ведь в шкатулке, наверное, еще много бумаг?.. Ну, вот письмо как-нибудь и завалилось между ними.

– Но письмо было на самом верху.

– Мало ли что. Шкатулку могли встряхнуть, и письма перепутались.

– Уверяю же вас, что я тщательнейшим образом пересмотрел все письма.

– Этот спор очень легко решить, – произнес премьер. – Велите принести шкатулку.

Министр иностранных дел позвонил.

– Джекобс, принесите шкатулку! Простите меня, я считаю эту выходку неуместной, но я должен вас удовлетворить… Благодарю вас, Джекобс, поставьте шкатулку на стол. Ключ у меня всегда на часовой цепочке. Вот те бумаги, видите ли вы? Вот письмо от лорда Мерроу, вот доклад сэра Чарльза Гарди. Это вот меморандум из Белграда, вот записка о русско-германском торговом договоре, это – письмо из Мадрида, письмо от лорда Флауэрса… Боже мой! Что же это такое?! Лорд Беллингер! Лорд Беллингер!..

Премьер вырвал у него из рук письмо.

– Да, это оно! Письмо на месте. Гопп, поздравляю вас!

– Спасибо! Спасибо! О, какая тяжесть свалилась у меня с души! Но это прямо поразительно… Мистер Холмс, вы волшебник, вы колдун! Как вы узнали, что письмо находится здесь?

– Я знал, что письмо не может находиться в другом месте.

– Я прямо глазам не верю!

И министр иностранных дел выбежал из комнаты.

– Где моя жена? Я должен сказать ей, что все благополучно. Тильда! Тильда!

Министр-президент поглядел на Холмса. Его глаза блестели.

– Ну, сэр, этому я ни за что не поверю, – сказал он. – Скажите, как письмо попало обратно в шкатулку?

Холмс, улыбаясь, уклонился от проницательного взгляда этих удивительных глаз.

– У нас, сэр, тоже есть свои дипломатические тайны, – сказал он и, взяв шляпу, удалился из комнаты.

Я последовал за ним.

– Я склонен думать…

– Что же, похвальное намерение, – язвительно заметил Холмс.

Я искренне считал, что отношусь к числу достаточно терпеливых людей, но это насмешливое замечание изрядно меня задело.

– Послушайте, Холмс, – сказал я сухо, – вы порой чересчур испытываете мое терпение.

Но Холмс был слишком занят собственными мыслями, чтобы отвечать мне. Не обращая внимания на нетронутый завтрак, стоявший перед ним, он всецело занялся листком бумаги, вынутым из конверта. Затем он взял и сам конверт, поднял его и стал внимательно изучать.

– Это почерк Порлока, – задумчиво сказал он. – Я не сомневаюсь, что это почерк Порлока, хотя видел его всего дважды. Греческое «е» с особенной верхушкой – чрезвычайно характерно. Но если это послание Порлока, то оно должно сообщать о чем-то чрезвычайно важном.

Он говорил скорее сам с собой, чем обращаясь ко мне, но все мое прежнее недовольство исчезло под влиянием интереса, вызванного его последними словами.

– Но кто же этот Порлок? – спросил я.

– Порлок, Ватсон, это только кличка, псевдоним, но за ним стоит чрезвычайно хитрая и изворотливая личность. В предыдущем письме Порлок извещал меня, что его имя – вымышленное, и просил не разыскивать его. Порлок важен не сам по себе, а потому, что находится в соприкосновении с одним значительным лицом. Вообразите рыбу-лоцмана, сопровождающую акулу, шакала, следующего за львом, – что-либо ничтожное в обществе действительно грозного. Не только грозного, Ватсон, но и таинственного – в высшей степени таинственного. Вот в этом-то отношении Порлок и интересует меня. Вы слышали от меня о профессоре Мориарти?

– Знаменитый преступник, столь великий в своих хитрых замыслах, что…

– Что я и теперь вспоминаю о своих поражениях, – докончил Холмс вполголоса.

– Я, собственно, хотел сказать, что он остается совершенно неизвестным обществу с этой стороны.

– Намек, явный намек! – воскликнул Холмс. – В вас, Ватсон, открывается совершенно неожиданная жилка едкого юмора. Я должен остерегаться вас в этом отношении. Но, назвав Мориарти преступником, вы сами совершаете проступок: с точки зрения закона это – клевета, как ни удивительно. Один из величайших злоумышленников всех времен, организатор едва ли не всех преступлений, руководящий ум всего подпольного мира, ум, который мог бы двигать судьбами народов, – таков в действительности этот человек. Но он настолько неуязвим, настолько выше подозрений, так изумительно владеет собой и так ведет себя, что за слова, только произнесенные вами, он мог бы привлечь вас к суду и отнять вашу годичную пенсию в качестве вознаграждения за необоснованное обвинение. Разве он не прославленный автор «Движения астероидов» – книги, затрагивающей такие высоты чистой математики, что, как говорят в научной прессе, не нашлось никого, кто мог бы написать критический отзыв о ней? Можно ли безнаказанно клеветать на такого человека? Клеветник-доктор и оскорбленный профессор – таково было бы соотношение ваших ролей. Это гений, Ватсон. Но если я буду жив, то придет и наш черед торжествовать.

– Если бы мне удалось присутствовать, увидеть все это! – воскликнул я с увлечением.

– Но мы говорили о Порлоке… Так называемый Порлок – не только одно из звеньев в длинной цепи, созданной Мориарти. И, между нами говоря, звено довольно второстепенное. Даже более. Насколько я представляю себе, – звено, давшее трещину, прорыв в этой цепи.

– Но ведь, как говорят, не существует цепи более крепкой, чем самое слабое из ее звеньев.

– Именно, дорогой Ватсон. В этом-то и кроется важность этого Порлока. Отчасти влекомый зачатками тяготения к справедливости, а главным образом, поощряемый посылками чеков в десять фунтов, он раза два доставлял мне ценные сведения, настолько ценные, что удавалось предотвратить преступления. Если мы будем иметь ключ к шифру, то я не сомневаюсь, что и это сообщение окажется именно такого рода.