Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

– Я хочу задать вам несколько вопросов…

– Ах, как надоели мне вопросы! – раздраженно воскликнула мисс Кушинг.

– По-моему, у вас есть две сестры.

– Почему вы знаете?

– Войдя в комнату, я увидел на камине фотографическую карточку трех женщин. Одна из них – вы сами, а две другие так похожи на вас, что родство не подлежит сомнению.

– Да, вы правы. Это мои сестры – Сара и Мэри.

– А вот здесь висит другая фотография, сделанная в Ливерпуле, – портрет вашей младшей сестры с каким-то мужчиной, судя по одежде, стюардом. Я вижу, что тогда она была не замужем.

– Как это вы все заметили?

– У меня такая профессия.

– Что ж, вы совершенно правы. Она вышла замуж за мистера Браунера через несколько дней после того, как был сделан снимок. Он в то время служил на Южноамериканской линии, но так любил мою сестру, что не мог перенести долгой разлуки с ней и перевелся на пароходы, которые ходят между Ливерпулем и Лондоном.

– Случайно не на «Победитель»?

– Нет, насколько мне известно, на «Майский день». Джим как-то раз был здесь у меня в гостях, еще до того, как он нарушил свое обещание не пить. Потом-то он всегда пил на берегу и сходил с ума уже от первой рюмки. Это был черный день, когда его снова потянуло к бутылке. Сначала он поссорился со мной, потом с Сарой. Теперь вот Мэри перестала нам писать, и мы не знаем, что с ними…

Тема эта явно волновала мисс Кушинг. Как и большинство одиноких людей, она поначалу стеснялась, но потом разговорилась. Она многое рассказала нам о своем зяте-стюарде, а затем, перейдя к бывшим своим постояльцам – студентам-медикам, долго рассказывала обо всех их провинностях, назвала их имена и сообщила, в каких больницах они работали. Холмс внимательно слушал, иногда задавая ей вопросы.

– Расскажите о вашей средней сестре Саре, – попросил он. – Почему вы не живете с нею одним домом, ведь обе вы не замужем?

– О! Вы не удивлялись бы, если бы знали, что у нее за характер. Когда я переехала в Кройдон, мы жили некоторое время вместе. Мы разъехались только месяца два назад. Не хотелось бы говорить плохо о родной сестре, но Сара всегда лезет не в свое дело и вечно привередничает.

– Вы говорите, что она поссорилась и с вашими ливерпульскими родственниками?

– Да, а какое-то время они были лучшими друзьями. Она даже поселилась в Ливерпуле, чтобы быть рядом с ними. А теперь только и знает, что ругать Джима. Последние полгода, которые она жила здесь, она только и говорила о его пьянстве и дурных привычках. Наверно, он поймал ее на какой-нибудь сплетне и высказал ей все, что о ней думает. И пошло-поехало!

– Благодарю вас, мисс Кушинг, – сказал Холмс, вставая и откланиваясь. – Ваша сестра Сара живет, кажется, в Уоллингтоне на Нью-стрит? Всего хорошего, мне очень жаль, что пришлось, побеспокоить вас по делу, о котором вы, как вы нам и сказали, ничего не знаете.

На улице Холмс подозвал кеб.

– Далеко ли до Уоллингтона? – спросил он.

– Нет, сэр, всего около мили.

– Отлично. Садитесь, Ватсон. Надо поторопиться. Дело хотя и простое, но есть кое-какие интересные детали… Кебмен, когда будем проезжать мимо телеграфа, остановитесь.

Холмс отправил короткую телеграмму, и все остальное время сидел, развалившись и надвинув шляпу на глаза, защищаясь от солнца. Кеб остановился у дома, похожего на тот, из которого мы только что уехали. Холмс попросил кебмена подождать. Как только он взялся за дверной молоток, дверь отворилась. На пороге появился серьезный молодой человек в черном, с блестящим цилиндром в руке.

– Дома ли мисс Кушинг? – спросил Холмс.

– Мисс Кушинг серьезно больна. У нее появились симптомы тяжелого заболевания мозга. Я, как ее врач, не могу взять на себя ответственность и впустить вас к ней. Зайдите дней через десять.

Сказав это, доктор надел перчатки, закрыл дверь и ушел.

– Ну, что ж, нельзя так нельзя, – бодро сказал Холмс.

– Она, верно, не смогла бы, а может, и не захотела ничего сказать вам.

– Мне и не нужно ничего говорить. Я хотел только посмотреть на нее. Впрочем, у меня итак есть все, что мне надо… Кебмен, отвезите нас в какую-нибудь приличную гостиницу, где можно позавтракать. А потом мы поедем к нашему другу Лестрейду в полицейский участок.

Мы отлично позавтракали. За столом Холмс говорил только о скрипках и с большим одушевлением рассказал, как он купил у одного еврея-старьевщика на Тоттенхем-Корт-роуд за пятьдесят пять шиллингов скрипку Страдивариуса, которая стоила не менее пятисот гиней. От скрипок он перешел к Паганини, и почти час мы просидели за бутылкой кларета, пока он рассказывал одну за другой истории об этом необыкновенном человеке.

Было далеко за полдень, жаркий блеск солнца уже сменился приятным мягким светом, когда мы приехали в полицейский участок. Лестрейд ждал нас.

– Вам телеграмма, мистер Холмс, – сказал он.

– А, это ответ! – Он распечатал ее, пробежал глазами и сунул в карман. – Все в порядке!

– Вы что-нибудь выяснили?

– Я выяснил все!

– Что? – Лестрейд посмотрел на него с изумлением. – Вы шутите?

– Никогда в жизни не был так серьезен. Совершено ужасное преступление, и теперь, мне кажется, я раскрыл все его детали.

– И кто же преступник?

Холмс написал несколько слов на обороте своей визитной карточки и отдал ее Лестрейду.

– Вот кто это, – сказал он. – Произвести арест можно будет только завтра вечером. Я прошу вас не упоминать обо мне в связи с этим делом, ибо я хочу, чтобы мое имя называли, только когда разгадка преступления представляет известную трудность. Идемте, Ватсон.

Мы зашагали к станции, а Лестрейд так и остался стоять, с восхищением глядя на карточку, которую подал ему Холмс.

– В этом деле, – сказал Шерлок Холмс, когда мы, закурив сигары, сидели вечером в нашей квартире на Бейкер-стрит, – так же, как и в расследованиях, которые вы озаглавили в своих записках «Этюд в багровых тонах» и «Знак четырех», нам пришлось рассуждать в обратном порядке, идя от следствий к причинам. Я послал Лестрейду записку с просьбой сообщить нам недостающие подробности, которые он узнает, только когда арестует преступника. Мы можем об этом не беспокоиться. Несмотря на то что он глуп, хватка у него, как у бульдога, когда он знает, что должен делать. Эта хватка и дала ему возможность сделать карьеру в Скотланд-Ярде.

– Значит, вам еще не все ясно? – спросил я.

– Ясно почти все. Я знаю, кто совершил это ужасное преступление. Правда, одна из жертв мне еще неизвестна. Вы уже пришли к какому-то выводу, Ватсон?

– Очевидно, вы подозреваете этого Джима Браунера, стюарда с ливерпульского парохода?