Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

С сердечным приветом искренне Ваш Дж. Лестрейд» .

– Расследование, действительно, было очень простое, – заметил Холмс. – Но сначала, когда он обратился ко мне, оно не казалось ему таким. Но давайте посмотрим, что сказал сам Джим Браунер. Вот его заявление, сделанное инспектору Монтгомери в Шедуэллском полицейском участке. К счастью, запись стенографическая:

«Хочу ли я что-нибудь сказать? Да, много чего. Хочу выложить все начистоту. Можете повесить меня или отпустить – мне все равно. Ведь с тех пор я ни минуты не спал. Если я и засну теперь, то, наверное, вечным сном. Иногда передо мной стоит его лицо, а ее – постоянно. Он смотрит на меня зло и хмуро, а у нее такое удивленное лицо. Бедная овечка, как же ей не удивляться, если на лице, которое всегда выражало любовь к ней, она прочла решение убить ее!

Это Сара виновата, и пусть проклятие человека, которому она сломала жизнь, падет на ее голову, и пусть кровь свернется в ее жилах! Не думайте, я не оправдываюсь. Да, я снова начал пить и вел себя как скотина. Но она простила бы меня, она льнула бы ко мне, как веревка к блоку, если бы ее сестра не переступила порога нашего дома. Ведь дело все в том, что Сара Кушинг в меня влюбилась. Сначала она любила меня, а потом, когда узнала, что след ножки моей жены в грязи значит для меня больше, чем тело и душа Сары Кушинг, ее любовь перешла в смертельную ненависть.

Их было три сестры. Старшая – обычная женщина, вторая – дьявол, а третья – ангел. Когда я женился на Мэри, ей было двадцать девять, а Саре – тридцать три. Мы зажили своим домом и были счастливы. Во всем Ливерпуле не было женщины лучше моей Мэри. А потом мы на неделю пригласили Сару, а неделя превратилась в месяц, а потом она стала как бы членом нашей семьи.

Тогда я не пил, мы понемногу откладывали деньги и были счастливы. Боже мой, кто бы подумал, что все так кончится! Кому бы это пришло в голову!

Обычно я приезжал домой на субботу и воскресенье, а иногда, если пароход вставал на погрузку, я бывал свободен целую неделю, а потому часто виделся со свояченицей. Она была интересная, высокая, черноволосая, живая, с гордо закинутой головой, а глаза у нее горели огнем. Но я совсем не думал о ней – рядом была моя малютка Мэри. Бог мне свидетель.

Я замечал, что ей нравится посидеть со мной или вытащить меня прогуляться, но я не придавал этому значения. Но однажды вечером глаза мои открылись. Я пришел из рейса; жены моей не было, но дома была Сара. «Где Мэри?» – спросил я. «Пошла заплатить по каким-то счетам». Я в нетерпении принялся шагать по комнате. «Джим, неужели ты и пяти минут не можешь быть счастлив без Мэри? – спросила она. – Плохо же мое дело, если моя компания не устраивает тебя даже на несколько минут». – «Да полно тебе, сестрица», – сказал я и ласково протянул ей руку. Она схватила ее обеими руками так горячо, точно в жару. Я посмотрел ей в глаза и все увидел в них. Мы могли ни о чем не говорить, все было ясно. Я нахмурился и выдернул руку. Она помолчала, стоя рядом со мной, а потом похлопала меня по плечу. «Верный старый Джим!» – сказала она, засмеялась, как будто издеваясь надо мной, и выбежала из комнаты.

И с этого времени Сара всей душой возненавидела меня, а эта женщина умеет ненавидеть. Я был дураком, когда позволил ей остаться у нас, – пьяным дураком. Но я ни слова не сказал Мэри, потому что она огорчилась бы. Все осталось так же, как раньше, но через какое-то время я стал замечать, что Мэри как-то изменилась. Она всегда была такой простодушной и доверчивой, а теперь стала такая чудная и подозрительная: все допытывалась, где я бываю, что делаю, от кого получаю письма, что у меня в карманах и все такое. Она становилась все более странной и раздражительной, и мы начали ссориться из-за пустяков. Я не знал, что и думать. Сара теперь избегала меня, но с Мэри они были неразлучны. Сейчас-то я понимаю, что она настраивала мою жену против меня, но тогда я был слеп как крот. А потом я опять запил. Но этого не случилось бы, если б Мэри не изменилась ко мне. Теперь же у нее была причина чувствовать отвращение ко мне, и разрыв между нами стал увеличиваться. А потом появился этот Алек Фэрберн, и все полетело к черту.

Сначала он пришел в наш дом к Саре, но потом стал ходить к нам. Он умел расположить к себе, и везде у него были друзья. Это был красивый, кудрявый молодой человек, к тому же большой щеголь. Он объездил полсвета и любил порассказать о том, что видел. Конечно, он был парень что надо – обходительный, учтивый. Видно было, что он не простой матрос и чаще бывал на мостике, чем на баке. Он стал заходить к нам, но за все это время мне ни разу не пришло в голову, что его учтивость и обходительность могут довести нас до беды. Наконец я что-то заподозрил и с той поры не знал ни минуты покоя.

Началось это с мелочи. Я неожиданно вернулся домой и, входя в гостиную, заметил, как оживилось лицо моей жены. Но когда она увидела, что это я, радость исчезла с ее лица, и она разочарованно отвернулась. Для меня этого было довольно. Мои шаги она могла спутать только с шагами Алека Фэрберна. Если бы он попался мне в ту минуту, я убил бы его на месте, потому что, когда я выхожу из себя, меня уже не остановить. Мэри увидела сумасшедший огонь в моих глазах, бросилась ко мне, схватила за руку и закричала: «Не надо, Джим, не надо!» – «Где Сара?» – спросил я. «На кухне», – ответила она. Я пошел на кухню и сказал Саре: «Чтоб ноги этого человека здесь больше не было». – «Почему?» – спросила она. «Потому что я этого не хочу». – «Вот как! – сказала она. – Если мои друзья недостаточно хороши для тебя, тогда и я недостаточно хороша». – «Ты можешь делать что хочешь, – сказал я, – но если Фэрберн еще раз явится сюда, я пришлю тебе в подарок его ухо». Наверное, у меня было такое лицо, что она испугалась. Не говоря ни слова, она собралась и в тот же вечер уехала от нас.

Не знаю, со злости она делала это или подбивала жену на измену, чтобы поссорить нас. Как бы то ни было, она ушла от нас, сняла дом через две улицы от нашего и стала сдавать комнаты морякам. Фэрберн обычно жил там, а Мэри ходила туда к сестре пить с ними чай. Как часто она там бывала, не знаю, но однажды я выследил ее, и, когда я ломился в дверь, Фэрберн, как подлый трус, удрал, перепрыгнув через стену сада. Я пригрозил жене, что убью ее, если еще раз увижу их вместе, и повел ее домой, а она дрожала и плакала, вся бледная как бумага. Между нами теперь не было и следа любви. Я видел, что она боится и ненавидит меня. Эта мысль снова толкала меня к бутылке, и Мэри начинала презирать меня за это.

Тем временем Сара убедилась, что в Ливерпуле ей на жизнь не заработать, и уехала в Кройдон к своей сестре. А у нас дома все шло по-прежнему. И вот наступила эта последняя неделя, когда случилось несчастье, и пришла моя погибель.