Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

Теперь мы подошли к самому главному. Со времени этого путешествия в характере профессора произошла странная перемена. Он сделался скрытным и подозрительным. Окружающие стали чувствовать, что перед ними совсем другой человек, чем тот, которого они знали раньше, что какая-то тень легла на его личную жизнь. Его ум не был затронут. Его лекции по-прежнему были блестящими. Но во всем его облике и в его поведении было что-то новое, загадочное и неожиданное. Дочь, обожающая его, всячески старалась возобновить прежние теплые отношения с отцом, заставить его снять ту маску, которую он, казалось, надел на себя. Ее жених также, я уверен, приложил свои усилия к этому, но все было напрасно. А теперь, мистер Беннет, расскажите сами о случае с письмами.

– Должен вам сказать, доктор Ватсон, – обратился ко мне Беннет, – что у профессора не было от меня никаких тайн. Если бы даже я был его сыном или младшим братом, я бы не мог рассчитывать на большее доверие с его стороны. В качестве его секретаря я имел в руках все его бумаги, вскрывал и прочитывал все письма, адресованные к нему. Вскоре после его возвращения все это изменилось. Он мне сказал, что к нему могут придти некоторые письма из Лондона, отмеченные крестом под маркой, и что эти письма нужно откладывать и передавать ему нераспечатанными. Таких писем прошло через мои руки несколько. Все они были со штампом Е. С. [55] Е. С. – восточно-центральный почтовый округ Лондона. и написаны, по-видимому, малограмотным человеком, Если, вообще, он на них отвечал когда-нибудь, то, во всяком случае, его ответные письма не проходили через мои руки и не попадали в ящик, в котором собиралась вся наша корреспонденция.

– Ну, а шкатулка? – заметил Холмс.

– Ах да, шкатулка! Профессор привез из своего путешествия маленькую деревянную шкатулку. Это была единственная вещь, которая могла бы служить доказательством его пребывания на континенте – оригинальная резная вещица из тех, которые выделываются только в Германии. Он поместил ее в свой лабораторный шкаф. Однажды, разыскивая кое-какие инструменты, я приподнял эту шкатулку. К моему удивлению, он страшно рассердился и стал упрекать меня самым грубым образом за излишнее любопытство. В наших отношениях это был первый случай, и я, конечно, был глубоко оскорблен. Я пытался ему объяснить, что совершенно непреднамеренно дотронулся до его шкатулки, но, тем не менее, весь тот вечер я ловил на себе его сердитый взгляд и чувствовал, что он не мог забыть этого случая…

Беннет вынул из кармана маленькую записную книжку и добавил:

– Это было второго июля.

– Вы превосходный свидетель, – заметил Холмс. – Мне, вероятно, понадобятся некоторые из дат, отмеченных в вашей книжке.

– Я научился методичности, как и, вообще, многому, от моего великого учителя. С того момента, как я заметил ненормальность в его поведении, я считал своим долгом всесторонне исследовать этот факт. Здесь у меня отмечено, что в тот же день, второго июля, Рой напал на профессора, когда он выходил из лаборатории в гостиную. Одиннадцатого июля повторилась та же история, затем у меня есть отметка, против даты двадцатого июля, еще об одном нападении Роя. После этого, нам ничего не оставалось, как изгнать Роя в конюшню. Прекрасное ласковое животное… Впрочем, мне кажется, я вас утомляю.

Последнее было сказано не без упрека по адресу Холмса, который, самым очевидным образом, перестал слушать рассказчика, уставившись отсутствующим взором в потолок. Он сделал над собою усилие и вернулся к действительности.

– Странно, очень странно! Эти детали для меня совершенно новы, мистер Беннет. Я думаю, что мы уже достаточно освежили в памяти то, что было раньше, не правда ли? Но вы, кажется, упоминали о каких-то ваших новых наблюдениях.

Открытое приятное лицо молодого человека сразу омрачилось, как будто под влиянием тяжелого воспоминания.

– То, о чем я упомянул вам, случилось в позапрошлую ночь. Было около двух часов пополуночи, и я лежал в постели, но еще не спал, когда вдруг мне послышались какие-то заглушенные, мягкие звуки со стороны коридора. Я приоткрыл дверь и выглянул. Нужно вам пояснить, что спальня профессора находится как раз в конце коридора…

– Какого это было числа? – спросил Холмс.

Наш гость, очевидно, возмущенный, что его так бесцеремонно прервали, ответил сухо:

– Я уже сказал, что это было позапрошлой ночью, то есть четвертого сентября.

Холмс кивнул головой и улыбнулся.

– Будьте добры, продолжайте.

– Профессор спит в самом конце коридора, и для того, чтобы выйти на лестницу, ему необходимо пройти мимо моей двери. Мистер Холмс, это было, действительно, нечто страшное! Мои нервы достаточно крепки, но я был совершенно потрясен тем, что увидел. В коридоре царил полный мрак, и только против окна, на полдороге, виднелось серое световое пятно. Я мог лишь различить что-то продвигавшееся вдоль коридора, что-то темное и ползучее. Когда оно вдруг попало на свет, я увидел, что это был он – профессор. Он полз, мистер Холмс, уверяю вас, – полз! Не на коленях, как можно было бы предположить, а, я бы сказал скорее, на руках и чуть согнутых ногах, с лицом, низко опущенным между руками. При всем том, он, казалось, двигался без затруднения. Я был так ошеломлен этим зрелищем, что только тогда, когда он уже поравнялся с моей дверью, оказался в силах выступить вперед и предложить ему свою помощь. Его ответ был прямо невероятен. Он сразу вскочил и, бросив мне в лицо несколько диких непонятных слов, промчался мимо меня вниз по лестнице, Я прождал его около часа, но он не возвращался. Думаю, что было уже совсем светло, когда он снова очутился в своей комнате.

– Ну, Ватсон, что вы на этот счет скажете? – спросил меня Холмс с видом коллекционера, показывающего какую-нибудь редкость.

– Вероятно, люмбаго. Я знал случай, когда человек ходил именно таким образом, и никакая другая боль не могла бы хуже действовать на настроение.

– Отлично, Ватсон! Вы всегда ставите нас прямо на землю. Но мы вряд ли можем допустить люмбаго, раз он был способен выпрямиться.

– Он никогда еще не выглядел более здоровым, – заметил Беннет. – В самом деле, он теперь крепче и сильнее, чем я его знал в течение многих лет. Таковы факты, мистер Холмс. Это не такое дело, чтобы мы могли вмешивать в него полицию, но мы совершенно теряемся в догадках, что делать дальше, и чувствуем, что назревает какая-то катастрофа. Эдит согласна со мною, что мы больше не имеем права ждать, сложа руки.

– Все это очень странно и заставляет подозревать многое, – сказал Холмс. – Ваше мнение, Ватсон?

– В качестве врача я могу здесь предположить раздвоение личности. Мозговые функции старика были расстроены его любовной историей. Он предпринял путешествие заграницу с целью развлечься и отделаться от своей навязчивой страсти. Его письма и шкатулка могут быть связаны с совершенно другим личным делом, например, денежным. В шкатулке могут храниться какие-нибудь закладные листы или акции.