Агата Кристи - Карибская тайна; Немезида

— Почему вы назвали ее этими словами — бедная погибшая душа, мисс Марпл?

— Потому что, — ответила та, — не могу представить себе горшей муки, чем претерпела Клотильда, десять лет обитавшая в вечной скорби. Живя, понимаете ли, тем единственным, что у нее осталось. Она удержала Верити, удержала ее при себе в «Старом особняке», в саду, оставила при себе навсегда. Сначала она даже не поняла, что это значит... страстное желание, чтобы девушка вновь ожила. Не думаю, чтобы она когда-нибудь страдала от угрызений совести. Едва ли ей было даровано подобное утешение. Она просто страдала... и страдание это длилось год за годом. Теперь я понимаю, что именно хотела сказать Элизабет Темпл. Понимаю, быть может, даже лучше, чем она сама. Любовь — ужасная вещь. Она открыта для зла, она может оказаться принадлежащей к числу самого страшного, что только есть на земле. А ей приходилось жить с этим бременем день за днем, год за годом. Знаете, мне кажется, что Антея боялась именно этого. Мне кажется, что она все время более четко понимала, что именно натворила Клотильда, и боялась, что старшая сестра догадается об этом. Боялась того, что может еще прийти ей в голову. Это же Клотильда послала Антею на почту с посылкой, в которой находился черно-красный свитер. Она наговаривала мне на Антею, утверждала, что у нее голова не в порядке, что, посчитав себя задетой или из ревности, Антея может совершить невесть что. Мне кажется... да, кажется, что в не столь уж далеком будущем с Антеей могло приключиться самоубийство по причине нечистой совести...

— И тем не менее вы жалеете эту женщину? — спросил сэр Эндрю. — Такое зло подобно злокачественной опухоли, раку. Оно рождает только страдание.

— Конечно, — проговорила мисс Марпл.

— Полагаю, вам уже рассказали о дальнейших событиях той ночи, — проговорил профессор Уэнстед, — после того, как ваши ангелы-хранители увели вас?

— Вы имеете в виду Клотильду? Помню, она схватила приготовленный для меня стакан молока. Она еще держала его, когда мисс Кук вывела меня из комнаты. Наверное, она выпила его, так?

— Да. Вы предполагали, что подобное может случиться?

— Нет, я не думала об этом — во всяком случае, тогда. Наверное, подумав хорошенько, я смогла бы догадаться об этом заранее.

— Ее никто не мог остановить. Она действовала быстро, и ведь никто не подозревал, что в молоке может оказаться что-то не то.

— Так, значит, она выпила молоко...

— Это вас удивляет?

— Нет, подобный поступок с ее стороны кажется мне вполне естественным, так что удивляться нечему. На этот раз она захотела бежать от всего того ужаса, в котором жила. Так же как Верити захотела бежать от той жизни, которую вела в этом доме. Очень странно, однако, что обрушившееся на нее воздаяние так тонко гармонирует с вызвавшей его причиной.

— Похоже, что вы больше жалеете ее, чем убитую ею девушку.

— Нет, — возразила мисс Марпл, — это разная жалость. Верити мне жаль, потому что она столь многого не получила, хотя и была близка к цели — к жизни, полной любви, преданности и служения избранному человеку, истинно любимому ею. Она подлинно была Верити, истиной во всем. Ей не достался желанный удел, и теперь ничто не может наделить им ее. Мне жаль ее потому, что она не получила столь многого. Однако она избежала того, что была вынуждена перестрадать Клотильда. Скорби, горя, страха, возрастания в себе зла, поглощения им... Клотильде пришлось жить со всем этим. Среди печали, несчастной любви, которой нельзя было возвратить, среди двух сестер, подозревавших ее, боявшихся ее, рядом с так и не выпущенной ею из дома девушкой.

— Вы имеете в виду Верити?

— Да, Верити. Похороненную в саду, в приготовленной Клотильдой гробнице. Она осталась в «Старом особняке», и мне кажется, Клотильда знала об этом. Возможно, она даже видела ее. Или ей казалось, что видела — иногда, когда выходила в сад, чтобы сорвать веточку полигонума. Тогда она должна была ощущать особенную близость к Верити. Ничего худшего с ней не могло случиться... не могло ведь, согласитесь со мной? Худшего нельзя придумать...

— От этой старой леди у меня мурашки по коже бегают, — проговорил сэр Эндрю Макнил, распрощавшись с мисс Марпл и поблагодарив ее.

— Такая тихая и такая беспощадная, — добавил к сказанному помощник комиссара.

Профессор Уэнстед проводил мисс Марпл вниз, к ожидавшему ее автомобилю, и возвратился, чтобы переброситься несколькими словами.

— Как она вам понравилась, Эдмонд?

— Самая устрашающая женщина из всех, кого я знал, — ответил министр внутренних дел.

— Самая жестокая? — переспросил профессор Уэнстед.

— Нет-нет, я имею в виду вовсе не это... она действительно вселяет страх.

— Истинная Немезида, — задумчиво проговорил профессор Уэнстед.

— Эти две женщины, — проговорил представитель прокуратуры, — агенты из службы безопасности, которые охраняли ее, описывали ее поведение в ту самую ночь самым невероятным образом. Они без труда проникли в дом, спрятались в небольшой комнатушке под лестницей и дождались момента, когда все поднялись наверх, после чего одна из них пробралась в спальню и укрылась в шкафу, а вторая осталась наблюдать снаружи комнаты. Та, которая была в комнате, говорила, что когда она распахнула дверь шкафа и вышла из него, то увидела старую леди сидящей в постели с пушистой розовой шалью на шее при абсолютно невозмутимом выражении лица и щебечущей на манер пожилой классной дамы. Обе говорили, что зрелище было весьма впечатляющее.

— Пушистая розовая шаль, — проговорил профессор Уэн-стед. — Да-да, как же, помню...

— Что вы помните?

— Это все старый Рэфьел. Он, знаете ли, рассказывал мне о ней и хохотал. Сказал, что никогда не забудет ее явление в его опочивальню в Вест-Индии, когда к нему ночью вошла этакая смешная и вздорная старая коза в пушистой розовой шали на шее и заявила, что ему следует встать и принять какие-то там меры, чтобы предотвратить убийство. Тогда он спросил ее: что за вздор вы несете? И она не смущаясь назвала себя Немезидой. Немезидой! По его словам, он просто не мог представить себе ничего менее похожего. Так что этот штришок — этот розовый шерстяной шарф, — задумчиво проговорил профессор, — мне нравится... очень нравится.

— Майкл, — произнес профессор Уэнстед, — я хочу представить вас мисс Джейн Марпл, много потрудившейся для вас.

Еще молодой, тридцатидвухлетний человек посмотрел на седовласую и хрупкую старую леди с некоторым сомнением.

— О... э... — проговорил он, — похоже, мне говорили об этом. Весьма благодарен.

Он посмотрел на Уэнстеда.

— Это верно, что меня помилуют... или сделают какую-то подобную глупость?