Джон Кэмерон - Исколотое тело

Он запомнил эту информацию и сменил тему. Флеминг выяснял важные детали, как бы невзначай выведывая у незнакомцев обыкновенные, но стоящие внимания сплетни. Если незнакомец будет считать, что может быть полезен, от него ничего не удастся узнать. Это был один из принципов Флеминга.

— А теперь насчет этого Лоуренса, — сказал сыщик. — Он выходил по вечерам, а весь день оставался в гостинице?

— Совершенно верно. Чудак. Это напомнило мне… я вспомнил еще кое-что о нем, инспектор. Не знаю, имеет ли это хоть какое-то значение…

— Не думайте о значении. Я вас слушаю.

— Это произошло в одну из ночей на прошлой неделе. Пожалуй, было около одиннадцати часов вечера, и я возвращался с охоты на мотыльков, шел по направлению к Перротс и встретил Лоуренса там, где дорога сворачивает к поместью. Лоуренс шел со стороны поместья и, казалось, был в прекрасном настроении, так как энергично насвистывал. Мне показалось, что я узнал мелодию, но я никак не мог вспомнить, что же это за песня, пока вдруг не проснулся среди ночи и не понял, что вспомнил ее. Это была старая немецкая застольная песня, я выучил ее еще до войны, когда был в Гейдельберге. Она называется «Herr Bruder, nimm das Gläschen» [16] «Приятель, выпей стаканчик» ( нем .). . Довольно веселая песенка. Конечно, наутро я рассказал об этом Лоуренсу, но он ответил, что никогда в жизни не был в Германии и не знает, что это за мелодия и откуда он ее знает. Вот и все. Есть ли тут что-то, что может вам пригодиться?

— Может быть. Я не знаю, — сказал Флеминг и поднялся с места. — Что ж, капитан, я собираюсь отправиться в постель. У меня впереди трудный день. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, инспектор. И приятных снов, — ответил Карью.

Поднявшись наверх, инспектор Флеминг обнаружил, что его помощник, сержант Мэйтленд, ждет его в номере.

— Какие-то новости? — спросил он.

— Ничего конкретного, сэр, кроме того, что Джон Лоуренс отбыл в Лондон первым утренним поездом из Пондовера. У него был маленький чемодан. Насколько известно, ни на одной станции между Пондовером и Лондоном он не сходил. К тому же билеты до Лондона не сдавались на промежуточных станциях. Главное управление получило его описание и разослало предупреждение в порты.

— Хорошо! Я только что узнал о его возможной связи с Германией. Запросите информацию по коммерческим атташе и консульствам.

— Есть, сэр.

— И по частным детективным агентствам. Мэйтленд, мне кажется, что он с большой вероятностью может оказаться частным детективом, а не кем-то другим. Никто в здравом уме, собираясь совершить убийство, не стал бы вести себя, как он — селиться в ближайшем отеле, выходить каждый вечер, ни с кем не разговаривать, ничего не делать — не ходить ни на рыбалку, ни на охоту, не рисовать пейзажей, а потом вдруг исчезнуть ранним утром. Это невероятно. С другой стороны, предположим, что его кто-то нанял, чтобы следить за Перитоном и мисс Мандулян. Что насчет них?

— Лакей из поместья сегодня вечером выпил лишнего в «Снопе пшеницы», сэр, и дал понять, что Перитон проводил в поместье больше времени, чем все предполагали; он бывал там между полуночью и двумя часами утра.

— А! Разумеется, я подозревал это. Итак, возможно, работа Лоуренса заключалась в слежке за ними. Или же он попросту мог быть обыкновенным шантажистом. Кстати, Мэйтленд, позвоните утром в филиал «Домашнего и имперского банка» на Ломбард-стрит и узнайте номера казначейских билетов, выданных Мандуляну в пятницу. Затем свяжитесь с Ярдом и попросите отследить эти билеты.

— Есть, сэр. Много ли было билетов?

— На шесть тысяч фунтов.

Сержант Мэйтленд застыл с открытым ртом.

— Шесть тысяч?

— Да, и старый Мандулян уверяет, что отдал их Перитону в воскресенье, около трех часов пополудни. Есть что-то еще, Мэйтленд?

— Мистеру Хольту, школьному учителю, пришлось рассказать викарию об экскурсии…

— Да, я знаю об этом.

— И он говорит, что викарий был просто в ярости. Он схватил свою шляпу и большую шишковатую дубинку (это слова мистера Хольта) и помчался по направлению к коттеджу Перитона. Хольт действительно думал, что викарий собирается убить мистера Перитона.

Сержант Мэйтленд вытащил блокнот и пролистал несколько страниц.

— Думаю это все, сэр. Осталась лишь пара небольших деталей. Воскресная проповедь викария была на тему стиха из книги пророка Исаии: «Кто это идет от Эдо́ма, в червленых ризах от Восо́ра?» [17] Исаия, 63:1. Все знали, что она обращена к Перитону, но самого Перитона на этой проповеди не было. Очень часто он приходил в церковь и садился в переднем ряду, одетый в голубую рубашку с оранжевым галстуком, — только чтобы досадить мистеру Холливеллу. Но вчера он не появился.

Сержант перевернул страницу.

— Мисс Мандулян состоит в дружеских отношениях с Робертом Маколеем, но не настолько дружеских, какие у нее были с мистером Перитоном. Роберт Маколей иногда обедает в поместье. Как и его отец. Популярный человек, этот Маколей-старший. Я имею в виду отца, сэр. Он всем нравится. Это все, сэр.

— Отлично, Мэйтленд, спасибо. А теперь пора спать. Проследите, чтобы меня разбудили в пять и подали чай.

На следующий день после обнаружения тела полиция начала свою работу ранним утром, обыскивая берега реки на предмет следов ног, ведущих куда-то, и оружия, с помощью которого было совершено убийство. Деревушка была тише воды, подобно названию ее маленькой гостиницы, дававшей приют рыбакам, замерев в напряженном ожидании каких-то событий. Ни на полях, ни в садах, ни у корыт для стирки почти не работали. Везде собирались группы мужчин и женщин, ожидавших новостей и вследствие недостатка этого крайне важного предмета выдумавших их по мере своих способностей.

Первый свой визит Флеминг нанес в коттедж одной из новоявленных деревенских знаменитостей, словоохотливой и любознательной миссис Кители. Как он и ожидал, выяснилось, что сия достопочтенная дама держит салон, и ее гостиная была заполнена сплетничающими близкими друзьями. Даже в столь ранний утренний час — была только половина десятого — здесь непрерывно передавались чайные чашки с на редкость крепким чаем, а миссис Кители как раз добралась до кульминации своей уже не раз пересказанной истории. Прибытие в ее коттедж известного лондонского детектива собственной персоной лишь доказало ее знаменитость. Это стало признаком, столь же безусловно ее подтверждающим, как проставленная проба на изделии в двадцать два карата.

Флемингу понадобилось некоторое время, чтобы увести миссис Кители от ее гостей, и еще больше времени, чтобы извлечь желаемую информацию из неиссякаемого потока ее слов, сторонних вопросов, объяснений, воспоминаний, повторений и просто того, что не относилось к делу. Наконец, ему удалось уяснить для себя ее историю или, вернее сказать, несколько обросших дополнительными подробностями и слишком растянутых в ее пересказе важных фактов, которые эту историю составляли.