Найо Марш - Убийство под аккомпанемент. Маэстро, вы – убийца! [сборник: 15, 6]

– Вполне возможно.

– Чтоб я сдох! – прошептал Хэчетт.

– Однако вы все-таки не легли в позу натурщицы, мистер Хэчетт. Что вас удержало?

– Ну, мисс Трой никому, типа, не позволяла лапать подиум в свою отсутствию, вот я и набоялся, что она мне, типа, репу оторвет, если я лапну.

– Это так? – спросил Аллейн у Трой, с трудом сдерживая улыбку.

– Конечно. У нас заведены такие правила. В противном случае драпировку давно измяли бы, а мел стерли.

– Точно, но послушайте, мисс Трой. И вы, мистер Аллейн. Я только что вспомнил.

– Что ж, говорите, – сказал Аллейн.

– Ух, вот это, наверное, важно, – возбужденно пробасил австралиец. – Вы слушайте и мотайте на нос.

– На ус, – поправила Трой.

– Ну да, на ус. Так вот, когда я причапал в студию в тот раз, ну – перед автобусом, в пятницу, драпьеровка была смята, как будто натурщица только что встала с нее!

– Вы уверены?

– Уверен. Готов пригаснуть.

– Присягнуть, – машинально поправил его Аллейн. Он обратился к французу: – А вы, мистер Ормерин, не обратили внимания на драпировку, когда заглянули в студию после обеда?

– Да, теперь я вспомнил, – взволнованно затараторил Ормерин. – Я посмотрел на свою работу, а потом по привычке перевел взгляд на подиум, словно натурщица была там. Я даже вздрогнул, как это случается, когда видишь не то, что ожидаешь. Тогда я посмотрел, как изобразил драпировку, и сравнил ее с натурой. Все было точь-в-точь так, как описал Хэчетт, – ткань была смята, словно Соня только что встала с помоста.

– Ага! – воскликнул Хэчетт. – Вы усекли, что это значит? Это значит, что…

– Воздержитесь от громких выводов, мистер Хэчетт, – попросил Аллейн. – Я согласен – вы сделали очень важное наблюдение. – Хэчетт примолк. Аллейн сверился со своими записями и продолжил: – Насколько я знаю, мисс Трой и мисс Босток отбыли в Лондон на машине. Как, впрочем, и мисс Сиклифф с мистером Пилгримом. Затем подошла очередь компании, уехавшей с трехчасовым автобусом. Мисс Ли, мистер Ормерин, мистер Хэчетт и натурщица. Похоже, – тщательно взвешивая каждое слово, произнес Аллейн, – что за несколько минут до отправления автобуса, на котором уехал мистер Хэчетт, драпировка была не смята. – Он замолчал и выжидательно посмотрел на Седрика Малмсли: – Чем вы занимались после отъезда остальных?

Малмсли не торопясь вынул сигарету и закурил.

– Ну, – сказал он наконец, – я прогулялся в студию.

– Когда?

– Сразу после обеда.

– Вы обратили внимание на драпировку?

– Да, пожалуй.

– Как она выглядела?

– Вполне нормально. Драпировка как драпировка.

– Мистер Малмсли, – серьезно произнес Аллейн. – Я бы посоветовал вам не паясничать. Я ведь убийство расследую. Драпировка была натянута?

– Да.

– Сколько времени вы оставались в студии?

– Я уже говорил вам. До пяти.

– Вы были вдвоем с мистером Гарсией?

– Да. Это я вам тоже говорил.

– Покидал ли кто-нибудь из вас студию до вашего ухода?

– Да.

– Кто?

– Гарсия.

– Зачем, не знаете?

– О господи! По своим делам, наверное.

– Сколько времени он отсутствовал?

– Понятия не имею. Минут восемь – десять.

– Работая, он стоял лицом к окну?

– Да.

– Спиной к комнате?

– Естественно.

– Вы посмотрели на драпировку перед уходом?

– Вряд ли.

– Вы прикасались к драпировке, мистер Малмсли?

– Нет.

– Кто изувечил лицо девушки в зеленом, изображенной на картине мисс Трой?

Последовало напряженное молчание, которое нарушила сама Трой:

– Речь идет о портрете мисс Сиклифф. Это сделала сама Соня.

– Натурщица? – изумился Аллейн.

– Да. Я же говорила, что у каждого из нас был повод убить ее. В моем случае поводом был именно этот поступок.

Аллейн поднял руку, словно желая возразить, однако уже в следующий миг спохватился и принял свой привычный для окружающих, застенчиво-вежливый облик.

– Значит, акт вандализма совершила натурщица. А что ее побудило?

– Злость на меня, – сказала Вальма Сиклифф. – Дело в том, что портрет получился гениальный. Настоящий шедевр. Мисс Трой собиралась экспонировать его на выставке. Соню это бесило. Вдобавок Бейсил высказал желание приобрести картину.

– И когда она совершила это… злодеяние? – спросил Аллейн.

– Неделю назад, – ответила Трой. – Мисс Сиклифф в последний раз позировала мне утром в прошлый понедельник. Затем все ученики собрались в студии, и я показала им только что законченную работу. Соня тоже присутствовала. Она и до этого уже несколько дней пребывала в довольно скверном расположении духа. Все, что вы здесь про нее слышали, – правда. Это был маленький дикий звереныш. Она и впрямь, как говорил Ормерин, сходила с ума от ревности. Пока мои ученики обсуждали портрет, о Соне все позабыли. А тут и Пилгрим спросил, нельзя ли ему приобрести эту работу, прежде чем она уплывет в чужие руки. А перед этим, должна вам признаться, я написала портрет самой Сони, который так никто и не купил. Соня решила, что дело в ее внешности. Трудно поверить, но это так. Она вбила себе в голову, что я написала портрет мисс Сиклифф только лишь по той причине, что меня перестала устраивать ее – Сони – внешность. Поэтому восторженная реакция всего класса и высказанное Пилгримом желание купить портрет окончательно добили ее. К тому же несколько человек в ее присутствии сошлись во мнении, что этот портрет – лучшая из написанных мною картин.

– А ей это было как острый нож в сердце, – сказал Ормерин.

– Потом мы разошлись, – продолжила Трой, – а Соня, судя по всему, задержалась. Когда же я вернулась в студию, уже вечером, то увидела… – Трой судорожно сглотнула. – Словом, вы знаете.

– Но вы приперли ее к стенке?

– Нет… Вернее – не сразу. Я… Мне было плохо. Понимаете, в жизни художника лишь однажды выпадает счастье создать нечто действительно выдающееся.

– Я понимаю.

– Столь необыкновенное, что когда-нибудь, разглядывая свою работу, можно невольно подумать: «Господи, неужели такое ничтожество, как я, могло создать подобное чудо!» Поэтому, увидев, какая участь постигла картину, я просто… заболела.

– Дрянная девчонка! – в сердцах выругалась Кэтти Босток.

– Впрочем, – продолжила Трой, – в тот вечер я все же нашла в себе силы и подошла к Соне. А она… она призналась в содеянном. Господи, чего она мне только не наговорила про Вальму, Пилгрима да и остальных студентов! Она визжала и билась в истерике.

– И вы ее не выгнали? – удивился Аллейн.

– Сначала хотела. Но так и не смогла. Ведь она позировала нам для других работ, в том числе для крупного полотна Кэтти. К тому же мне показалось, что Соня искренне раскаялась и всерьез сожалела о своем поступке. Ко мне она всегда относилась с симпатией. Просто она жила чувствами, а не разумом. Тогда она настолько разозлилась на Вальму, что ее охватила слепая ярость. Обо мне она вспомнила, когда было уже поздно. Она билась в истерике, рыдала и предложила всю оставшуюся жизнь позировать мне даром. – Трой криво усмехнулась. – Что мне оставалось делать – после драки кулаками не машут.