Энтони Гилберт - Убийство на Брендон-стрит. Выжить тридцать дней

Чувствуя себя более изможденным и упавшим духом, чем когда-либо прежде, Сесил вернулся в зрительный зал. Он не мог заставить себя сразу отправиться домой. Дождь все усиливался, за свой билет он заплатил сполна. А потому мог снова занять предназначенное для него кресло, что казалось сейчас наилучшим продолжением. Второе отделение шло уже некоторое время. Женщина, исполнившая прежде итальянскую арию, пела теперь что-то по-французски. Сесил обнаружил, что не сможет добраться до своего места, не потревожив все ту же представительницу артистической богемы. А женщина окинула Сесил взглядом, будто он был омерзительным насекомым, гнусным тараканом или клопом, и только брезгливость не позволяла ей раздавить его. Ему пришлось дождаться окончания арии, чтобы не помешать ей в спокойствии насладиться пением.

Затем она нетерпеливо уставилась на него.

– Ваша жена тоже вернется с опозданием?

– Какая жена? – рассеянно спросил он. – О нет. Ей пришлось уехать. Один из наших детишек подхватил простуду.

– Не понимаю, зачем она вообще пришла сюда, – бесцеремонно заметила дама. – Не может различить ни одной ноты.

Сесил пробормотал что-то нечленораздельное и бочком пробрался к своему креслу. Но когда он протискивался мимо внушавшей ему страх женщины, та внезапно издала восклицание и ухватила его за рукав.

– Осторожно! – вскричала дама. – Вы представляете опасность для окружающих. Должно быть, она вам нужна, чтобы успокоить жену, если та становится чересчур болтлива.

Сесил бросил взгляд вниз. Из-под отворота рукава плаща была отчетливо видна предательски торчавшая игла.

Сесил снова весь покрылся холодным потом. Потом забормотал нечто еще более неразборчивое. Но затем начал свой номер пианист, и Сесил смог плюхнуться в кресло с чувством невероятного облегчения. Но музыки он больше не слышал. Для него вся остальная программа могла состоять из одной и той же бесконечной песни. Его мысли целиком занимала недавняя катастрофа из-за неудавшегося покушения на Дороти. Снова и снова Сесил твердил себе, что совершил непоправимую ошибку. Другого шанса ему уже не выпадет. Лилиас может сколько угодно писать и посылать ей приглашения, но она ни за что не придет к ним домой. Это он понимал прекрасно. Более того, вся эта история может стать достоянием гласности, Сесил лишится работы, Лилиас уйдет от него, детям придется посещать дешевую общественную школу (в своих мысленных метаниях он совершенно забыл, что Дугласу нужна уже не школа). Он будет до такой степени дискредитирован, что никто больше не пожелает издавать его книг. Ему оставалось только самому выпрыгнуть из окна, и пусть бремя долгов ляжет на Лилиас, оставив ее без средств к существованию.

Его настолько захватили печальные размышления, что выйти из них помог только донесшийся сзади громкий голос.

– Какой смысл ходить в концертные залы, – отчетливо произнесла другая женщина, – если вообще не различаешь мелодий? Как можно не распознать «Боже, храни короля»?

Он огляделся и с ужасом увидел, что вся публика слушала последний номер программы стоя, и поспешил тоже подняться. Он вышел из концертного зала под продолжавшийся ливень, но мужчины, ухитрявшиеся загубить свою жизнь и потерпевшие поражение в схватке с истеричными старыми девами, не заслуживали права взять такси. И, даже не подняв воротника плаща, глубоко несчастный Сесил побрел под нескончаемым дождем.

Если бы часы не показывали всего лишь половину пятого пополудни в воскресенье, водитель такси с мисс Кэппер определенно решил бы, что пассажирка пьяна. Ее рука, открывавшая дверь машины, дрожала, как осиновый лист, голос, которым она назвала адрес, звучал то низко, то слишком высоко, не переходя в визг, но и не внушая доверия к состоянию ее ума. Повалившись на заднее сиденье, она беспокойно ерзала на нем, твердила какие-то фразы себе под нос, а на шофера смотрела так, что у него мороз стал пробегать по коже. Причем пассажирка постоянно оглядывалась через заднее стекло автомобиля.

– Могу только снять перед такой дамочкой шляпу, – делился впечатлениями водитель со своим коллегой тем же вечером. – Надо ухитриться довести себя до такого опьянения к половине пятого дня в треклятое тоскливое воскресенье. Не пойму, как ей это удалось.

Второй таксист предположил употребление наркотиков.

Но ведь она выбежала из «Александра-Холла», возразил первый.

Второй заметил, что как раз в таких местах и творятся порой самые странные вещи, если судить по его наблюдениям.

Дороти действительно оставалась настолько потрясенной, что не могла отличить пенни от кроны и сильно переплатила шоферу, в значительной степени компенсировав ему все волнения. Мисс Карбери с комфортом устроилась в любимом кресле Дороти, наливая себе четвертую чашку чая, когда хозяйка квартиры ввалилась в комнату.

– Надеюсь, он не пытался напоить тебя чаем? – сразу же спросила Джулия.

– Нет, – ответила Дороти лишенным всякого выражения голосом, проходя к столу и тяжело опираясь на него. – Он пытался вытолкнуть меня из окна и еще вколоть какое-то зелье. Я думала, мне уже не спастись от него.

– Я же советовала тебе ни в коем случае не встречаться с ним, – без малейшего сочувствия напомнила Джулия. – Лилиас тоже была там?

– Нет, – ответила Дороти. – У их маленькой дочери заболело горлышко. Посмотри на это. – Она вытянула руку вперед. На кисти виднелась чуть заметная царапина. – Понятно, что он собирался лишить меня сознания, чтобы потом ничто не могло остановить его…

Она с трудом закончила фразу, так трудно было дышать.

– Вышвырнуть тебя на улицу, а потом, если бы к нему возникли вопросы, заявить, что ты отправилась в дамскую уборную и выпала из окна на обратном пути. Что ж, тебя предупреждали. Жаловаться не на кого. В один прекрасный день, когда будет уже слишком поздно тебе помочь, ты, Дороти, умирая в своей постели или на мостовой, на дне шахты лифта или еще где-нибудь, только тогда, вероятно, вспомнишь мои слова.

Но подобная ситуация сейчас выглядела слишком оптимистичным вариантом даже в устах мисс Карбери.

Как только Дороти немного оправилась от шока, выпила чашку чая, а ее все еще дрожавшая рука оказалась в состоянии держать авторучку, она уселась писать послание мистеру Круку. «Поддерживайте со мной связь», – сказал он. А она сейчас отчаянно нуждалась в ком-то достаточно крепком, на кого смогла бы опереться. Мистер Крук как раз и представлялся ей крепче Гибралтарской скалы.

И Дороти без устали густо покрывала листок за листком своим мелким почерком. Наконец глубоко вздохнула и отпихнула от себя блокнот.

– Закончила? – по-доброму поинтересовалась мисс Карбери.