Элизабет Джордж - Во всем виновата книга – 2

– Мне, вообще-то, не… – принялся извиняться я.

– Что за глупости, молодой человек! Вы в Париже, неужто не понимаете? Уясните это себе, или я позабочусь, чтобы вас депортировали за преступление против государства!

Он наполнил свой бокал не так щедро, как мой, и, подняв его в знак тоста, пригубил.

Я понял, что и вправду хочу пить, и сделал глоток. Это был напиток богов, не имеющий ничего общего с дешевым бесцветным эрзацем, который подавали к обедам и ужинам в Эдинбурге. Нотки вишни и черной смородины вытеснили горькие воспоминания, и Терк понял, что я влюблен. Он широко улыбнулся и медленно кивнул мне.

– Восхитительно, – признал я.

– Неужели сомневались на его счет?

Он снова поднял бокал и пристроил его на кушетку напротив себя.

– Уж не шотландский ли акцент я улавливаю?

– Эдинбургский.

– Самый пресвитерианский из всех городов. Это объясняет вашу нелюбовь к удовольствиям.

– Я люблю удовольствия.

Я тут же пожалел о сказанном, надеясь, что оно не будет истолковано превратно. Желая скрыть смущение, я отпил еще вина, и Терк вскочил на ноги, чтобы наполнить мой бокал.

– Мистер Уитмен говорит, что вы один из самых старых его клиентов, – запинаясь, проговорил я.

– Мы знаем друг друга с незапамятных времен.

– То есть вы уже давно живете в Париже?

На этот раз его улыбка вышла немного грустной.

– А как насчет вас? – спросил он.

– Это мой первый визит. Взял перерыв в учебе.

– Да, Джордж так и сказал. Чересчур короткий перерыв: так, кажется, он думает. Ваш герой Стивенсон не позволил колледжу подрезать ему крылья, ведь так? – Он заметил мое удивление и пояснил: – Тоже Джордж.

– Стивенсон закончил учебу.

– И сдал экзамен по праву, – добавил Терк небрежно. – Его семья ожидала, что он пойдет по избранному пути, и если отклонится от него, то совсем ненамного. Но у дерзкого Льюиса были другие планы.

Мой хозяин крутил вино в своем бокале. Это движение казалось мне гипнотическим, и я почувствовал, что еще не полностью пришел в себя после восхождения по лестнице. Кроме того, в комнате стояла духота, к которой примешивался запах книг с кожаным переплетом, старых штор и выцветших ковров.

– Вам лучше снять пиджак, – посоветовал Терк. – Кто, черт побери, таскает на себе черный бархатный пиджак летом, в самую жару?

– Это не бархат, – промямлил я, вытаскивая руки из рукавов.

– Но самое близкое к нему из всего, что вы смогли отыскать? – Терк улыбнулся сам себе, и я понял, что он знал – знал, что в университете Стивенсона прозвали Бархатным Пиджаком.

Я положил пиджак себе на колени и откашлялся.

– Мистер Уитмен сказал, что у вас есть книги на продажу.

– Несколько коробок, по большей части купленные у самого Джорджа. Он говорит, вы назубок знаете, что есть у него, и поймете, какую вещь стоит брать, а какую – нет.

– Он преувеличивает.

– Я тоже так считаю. Мне слишком хорошо известно, сколько книг в его магазинчике.

– Вы коллекционер. – Я обвел комнату взглядом. Стены, до последнего квадратного дюйма, были заняты полками, которые ломились от томов. Книги, все как одна, выглядели очень старыми – суперобложек почти не встречалось. Названий разобрать я не мог, но, судя по всему, здесь были издания на нескольких языках. – Вы преподаете? Пишете?

– Я много чем занимался. – Он замолчал, разглядывая меня поверх бокала. – Полагаю, вам в будущем хотелось бы заняться и тем и другим.

– О писательстве я никогда не задумывался. Надеюсь, конечно, закончить свою диссертацию, а потом попытаюсь ее опубликовать.

– О Стивенсоне и его недугах?

– И о том, как, собственно, недуги превратили его в такого вот писателя. Идея «Джекила и Хайда» пришла к Стивенсону, когда тот испытывал на себе экспериментальный препарат эрготин. Это средство вызывало у него галлюцинации. А в том Эдинбурге, где вырос Стивенсон, во главу угла ставили науку, рационализм и тех, кто занимается настоящим делом, тогда как он чувствовал себя немощным, сильным было лишь его воображение…

Я оборвал свою речь, опасаясь, что начинаю читать лекцию хозяину.

– Как интересно, – протянул Терк и снова поднялся, чтобы налить в мой бокал остаток вина.

Рот мой, казалось, был набит мехом, по лбу струился пот. Я вынул носовой платок и принялся вытирать лицо.

– У него была няня, верно? – уточнил Терк, наливая вино.

– Она рассказывала ему страшные сказки. Похоже, пугала его до смерти.

– Он звал ее «Камми». Настоящее имя – Элисон Каннингем. Это она поведала ему о шкафе, стоящем в его комнате.

– О том самом, работы Уильяма Броди?

Терк снова кивнул сам себе, поскольку знал эту историю. Броди, уважаемый человек днем и преступник ночью, был не только главой гильдии краснодеревщиков, но и главарем шайки, которая промышляла кражами со взломом и запугиванием людей. Наконец его поймали, судили и повесили на виселице, которую он до этого соорудил собственными руками. Теория для ленивых гласит, что Стивенсон позаимствовал эту историю целиком для создания «Джекила и Хайда», но она – лишь один из элементов головоломки.

– Может, пора взглянуть на книги? – предложил я, надеясь, что язык у меня не заплетается.

– Разумеется.

Терк неспешно поднялся на ноги, подошел и помог мне встать. Я последовал за ним на кухню. Оттуда, по узкому лестничному проему, которого я раньше не заметил, мы поднялись под самую крышу. Здесь, наверху, было жарче, темнее и душнее. Даже двое очень тощих людей ни за что не разминулись бы в этом коридоре. Дверей было несколько. За одной из них, видимо, располагалась ванная. Я подумал, что где-то должна быть и спальня, но комната, куда меня привел Терк, оказалась кабинетом. На старинном письменном столе лежали три коробки. Вдоль стен высились стопки книг: они чуть не опрокинулись, когда голые половицы дрогнули под тяжестью нас обоих. Я повесил пиджак на единственный стул.

– Что ж, тогда я вас оставлю, – сказал Терк.

Я тщетно огляделся в поисках окна, которое можно было бы открыть. Глаза уже жгло от пота, носовой платок насквозь промок. Снаружи раздавался звон колоколов. Слышалось царапанье – то ли голуби на черепице прямо над головой, то ли крысы где-то под полом. Губы слиплись, будто смазанные клеем. Очередная порция пыли обдала мне лицо, когда я, содрав липкую ленту со шва, распахнул створки первой коробки.

– Что-то вы неважно выглядите, дружище.

Слова Терка доносились будто издалека. Мы все еще находились на чердачном этаже или каким-то образом переместились в тот бесконечный коридор с книгами и зеркалом? Перед глазами вдруг возникла картинка: что-то холодное, безалкогольное – в высоком, наполненном льдом бокале. Мне отчаянно захотелось этого напитка, но слова никак не шли с языка. В руке я держал книгу, – казалось, она весит куда больше, чем можно было предположить, исходя из ее размера, а на корешке виднелись не слова названия, а бессмысленный набор букв или каких-то странных иероглифов.