Элизабет Джордж - Во всем виновата книга – 2

– Я шел проведать вас, – сказал он. – Но перед зовом кофеина устоять не смог.

– Со мной все хорошо, – заверил я.

– Полагаю, со списком вы уже ознакомились?

Я вынул из кармана клочок бумаги и положил его между нами. Терк снисходительно улыбнулся.

– Это книга Стивенсона. Так и не законченная. Издателю она в принципе понравилась, но вот содержание показалось ему слишком отвратительным.

– Речь шла о проститутке, – подтвердил Терк.

– А действие, по-моему, разворачивалось в Италии.

– Частично. – Глаза Терка блестели.

– Фанни заставила Стивенсона сжечь рукопись, – тихо проговорил я.

– Ах, эта грозная Фанни Осборн! Как вы знаете, он познакомился с ней во Франции. Во время посещения Гре. И похоже, увлекся. – Терк замолчал, поигрывая чашкой, двигая ее вокруг блюдца. – Эта книга была не единственной, которой он пожертвовал, поддавшись на ее уговоры.

– «Джекил и Хайд», – сказал я, когда принесли мой кофе и стакан сока в придачу. – Первый набросок, написанный за три дня.

– Верно.

– Хотя некоторые эксперты утверждают, что три дня – немыслимо короткий срок.

– Несмотря на все пресвитерианское трудолюбие автора. Правда, он тогда сидел на наркотиках, так ведь?

– На эрготине и, возможно, на кокаине.

– Впечатляющий коктейль для писателя с уже воспаленным воображением. Вам известно, почему он предал свою рукопись огню?

– Фанни заставила. Считала, что повесть погубит его репутацию.

– Потому что она вышла чересчур непристойной, чересчур скандальной.

Терк смотрел, как я в два долгих глотка осушаю стакан апельсинового сока, смотрел, как я наливаю горячее молоко в густой черный кофе.

– Но доподлинно этого никто не знает, – наконец сказал я. – Тот первый вариант видели лишь Стивенсон и Фанни. С «Попутчицей» та же история.

– Не совсем так.

– Ну да, еще издатель, – поправился я.

– Не совсем так, – повторил Терк почти шепотом.

– Только не говорите мне, что владеете той самой рукописью.

– Вы и в самом деле полагаете, что хоть кто-нибудь из писателей способен сжечь единственный экземпляр произведения, которое он считает стоящим?

– Разве Фанни не видела собственными глазами, как рукопись сгорела в камине?

– Она видела, как там что-то горело. Какие-то бумаги. Подозреваю, что бумаг у них было в избытке.

Поднеся чашку с кофе ко рту, я вдруг понял, что моя рука трясется. Терк подождал, пока я не сделаю первый глоток.

– В моем распоряжении находятся обе рукописи, – объявил он, отчего я поперхнулся.

Вытерев тыльной стороной ладони губы и помолчав, я признался:

– Не уверен, что поверю вам на слово.

– Почему нет?

– Потому что они стоили бы небольшое состояние. Кроме того, мир узнал бы о них. Прошел почти век, и сохранить их существование в секрете было бы невозможно.

– Нет ничего невозможного.

– Значит, вы мне их покажете?

– Это можно устроить. Вот только скажите мне, какое значение это имело бы для вашей докторской диссертации?

Я на секунду задумался:

– Надо полагать, мне, аспиранту, предложили бы место профессора. – Я даже рассмеялся, настолько это казалось невероятным. И все же почти поверил… почти.

– Насколько я понимаю, – небрежно продолжил Терк, – Стивенсон отдал обе рукописи на хранение своему хорошему другу Хенли. У нас в семье они оказались благодаря моему деду, который купил многое из того, чем владел Хенли, после его смерти, – они вроде как были друзьями. Имеются и примечания, сделанные, по-видимому, рукой Хенли. Они добавляют… впрочем, для этого вам придется прочитать их самому.

Снова эта улыбка. Мне захотелось схватить его за грудки и потрясти.

– Я не очень хороший хранитель секретов, – сообщил я.

– Может быть, пришла пора рассказать правду, – отпарировал он. – Вы – сосуд не хуже любого другого, разве нет?

Он достал из кармана мелочь и теперь пересчитывал монетки, выкладывая их на поверхность стола, чтобы расплатиться за напитки.

– Мне думается, большинство исследователей творчества Стивенсона стояли бы сейчас на коленях и слезно умоляли показать им хотя бы несколько страниц. – Он умолк и сунул руку под пиджак. – Таких, как эти.

Он протянул их мне. Листов было с полдюжины.

– Как вы понимаете, копии, не оригиналы, – добавил он.

Нелинованная бумага, исписанная от руки.

– Вступления к обеим книгам, – продолжил Терк; моя голова шла кругом, перед глазами все плыло. – Вы заметите кое-что интересное с самого…

– Эдинбург, – одними губами прошептал я.

– Место действия в обоих случаях, – подтвердил он. – Хотя несколько сцен «Попутчицы» разворачиваются во Франции, наша распутная героиня родом из вашего прекрасного города, Рональд. И поскольку считается, что в Джекиле отразились черты декана Броди и шотландского врача Джона Хантера, выбор Эдинбурга, я полагаю, объясняется легко – как выяснилось, чересчур легко для спокойствия Фанни.

Я поднял глаза на Терка, силясь понять скрытый в его словах смысл.

– В обеих работах слишком много самого Стивенсона, – снизошел он, поднимаясь на ноги.

– Вы могли стать жертвой мистификации, – выпалил я. – В том смысле, что это могут быть подделки.

Я держал страницы перед собой, сердце мое бешено билось.

– Об анализе почерка расскажу как-нибудь потом, – пообещал Терк, оправляя манжеты белесого полотняного пиджака и будто принюхиваясь к утреннему воздуху. – Полагаю, вы скоро удостоите меня посещением, хотя бы для того, чтобы забрать те коробки с книгами.

– Это просто безумие, – с трудом проговорил я, держа страницы в трясущихся руках.

– И все-таки вам захочется их прочесть. Большую часть дня меня не будет дома, но к вечеру я должен появиться.

Терк развернулся и зашагал прочь, слегка опираясь на трость. Я смотрел ему вслед. Он выглядел как человек другого времени или культуры. Было нечто особенное в его походке и одежде. Я мог представить, как он, с цилиндром на голове, идет по бульвару, постукивая каблуками, а мимо него проезжают конные экипажи. Официант, проронив «мерси», собрал мелочь и очистил стол, но я не спешил уходить – все читал и перечитывал страницы. Они мало что говорили о сюжете, но местом действия обоих произведений и впрямь был Эдинбург. Описания «обрывистого города» у Стивенсона оказались столь же хлесткими, как и всегда. Казалось, он в равной мере любил и ненавидел это место. Мне вспомнилось, что я читал о студенческих годах Стивенсона: о том, как его все время мотало между строгой упорядоченностью семейного жилища на Хериот-роу и пьяной неразберихой суматошного Старого города, иначе говоря, между мирами Генри Джекила и Эдварда Хайда.

Официант откашлялся, предупреждая меня, что мой престижный столик понадобился состоятельной американской паре. Я скатал листы в трубку и захватил их с собой в магазин. Мой работодатель уступил свое место за кассой нашему новому «приобретению», англичанке по имени Тесса: длинные каштановые волосы, круглые очки и выдающийся нос.