Александр Цеханович - Страшное дело. Тайна угрюмого дома

В особенности мало испортился мешок.

Граф при помощи палки кое-как запихал в него свою находку и в виде поноски отдал собаке.

Вместо охоты он вернулся домой.

Первым делом его было позвать Шилова и показать ему свою странную находку.

Шилов не знал, зачем его зовет граф, вошел, по обыкновению, весело и развязно, но едва взор его упал на вещи, кучкою лежавшие на клеенке, среди комнаты, как лицо его помертвело, и с немым вопросом и ужасом он уставился на графа.

Сламота, заметив это, и сам опешил.

Он не знал, что и подумать, чему и приписать эту перемену в лице своего управляющего.

– Я это нашел в парке, Дмитрий Александрович, – сказал он, – Джек стал рыть под кустом акации, недалеко от поворота, и вырыл все это. Вы, может быть, узнали эти вещи… может быть, эти вещи кого-нибудь из нападавших на вас грабителей…

Шилов схватился за это объяснение.

– Да, граф! – овладев собою и совсем твердо сказал он. – Это вещи одного из тех, кто нападал на меня… Я узнал их… Это был, очевидно, переряженный, потому что, как я теперь припоминаю, лицо у этого парня было интеллигентное.

– В таком случае это важная находка, ее надо отослать следователю.

– Зачем? – сказал Шилов. – Она как находка ровно ничего не стоит… Неужели вы думаете, граф, что владелец этой одежды будет так глуп, что признается…

– Но… Нет, это сделать во всяком случае необходимо, почем знать!.. Для следствия в таком сложном деле все важно, каждая мелочь, да, наконец, одежду эту можно будет предъявить Краеву, он, наверное, узнает ее, а тогда, по одному выражению глаз, можно будет догадаться о многом и во многом убедиться.

Дрожь пробежала по телу Шилова, но он не подал виду и уже вполне овладел собою.

Отчасти его успокаивала надежда, что Краев не запомнил, вероятно, наружности того парня, который сидел сзади него в вагоне.

– А пожалуй, пошлите! – сказал он. – Может быть, и правда это повлечет к открытию остальных злоумышленников и выведет Краева из его решимости охранять их инкогнито.

Сламота в тот же день решил отправить свою находку, но прежде он также решил показать ее и Смельскому.

Когда вы глядите на какой-нибудь яркий предмет, в глазах у вас всегда остается на известное время его силуэт.

Предмет этот несколько минут преследует вас своими очертаниями, куда бы вы ни направили свой взор.

Нечто подобное происходило с Анной после ее встречи с Шиловым.

Физиономия последнего, эта адски красивая физиономия, преследовала ее всюду.

Она старалась не думать о нем, но мысли не слушались и все нет-нет да и возвращались к той же теме.

Уже четыре дня прошло с тех пор, как она видела Шилова, а впечатление от этой встречи было свежо, как будто она произошла всего каких-нибудь пять-десять минут тому назад.

В особенности преследовали ее темные, таинственные глаза графского управляющего.

Анна сердилась на себя за эти вольности воображения, старалась думать о Смельском, о сестре, об участи Краева; но что поделаешь с мыслью, с этим неведомым и вместе с тем тяжким гнетом мозга!..

Временами ей казалось, что она ненавидит это ужасное лицо, но зато в другое время она ловила себя на таком чувстве, что бледнела от страха и подолгу просиживала, закрыв лицо руками.

Шилов тоже стал странен за последнее время.

У него, впрочем, ощущения были менее сложны.

Он сразу объявил себе, что чувствует прихоть к красивой, великолепно сложенной девушке и не прочь не только приударить за ней, но и окончательно отбить ее у Смельского, чего бы это ему ни стоило.

Много имел он на своем веку различных амурных историек, много видел благосклонности от таких красавиц, которых одна улыбка поражала сердца как удар молнии, но ни одна из них не нравилась ему так, как нравилась Анна.

Назвав это прихотью, Шилов, однако, ошибся, потому что вскоре убедился, что это далеко не прихоть, а чувство, настоящее горячее чувство со всеми симптомами его зарождения.

Четыре дня миновало уже, а он не имел еще ни одной встречи с Анной, несмотря на то что часто фланировал мимо дачи Краевых, не решаясь, однако, войти по своим особым соображениям, делающим честь его опытности, как селадона.

Он искал встречи с Анной на почве более нейтральной и наконец, как и должно было ожидать, нашел эту почву.

Она опять шла на вокзал, навстречу Смельскому.

Было это около девяти часов вечера.

В этот день Смельский объявил ей, что у него будет в городе много работы и он привезет результат последнего опроса Краева.

Когда она сворачивала на мостки, ведущие к вокзалу, перед ней внезапно, словно из-под земли вырос, появился Шилов.

Она холодно ответила на его поклон и хотела пройти мимо, но он тоже повернулся и пошел с ней рядом.

Анна искоса взглянула на него и заметила, что лицо его побледнело, глаза стали еще мрачнее, а в общем он сделался еще красивее, еще эффектнее.

Он заговорил с нею как со старой знакомой, как с невестой друга своего; каждое слово его дышало той полунебрежной простотою, которая всегда подкупает серьезных девушек, не любящих искателей приключений.

Шилов сказал, между прочим, что сам не знает, что с ним творится в последнее время.

Если бы он был сентиментальный человек, то он назвал бы это тоской, но так как смотрит на вещи с их простой и реальной стороны, то пришел к заключению, что это настроение духа имеет вполне логическое и простое объяснение.

Его начинает сильно мучить вся эти история. Как только он подумает, в каком положении находится теперь ее сестра, так у него просыпается злоба на этого Краева да, кстати, и на самого себя.

– Да на себя-то чего же вы негодуете? – спросила Анна с удивлением.

– За то, что я стал невольной причиной всего этого семейного горя, от которого на вашу долю, Анна Николаевна, согласитесь, перепадает немало! Дорого бы я дал, чтобы этого вовсе не было, а главное, чтобы не было… Чтобы я не видел…

Шилов вдруг умолк, ударил тростью о какой-то тонконогий длинный цветок и сшиб его, как срезал.

– Кого? – спросила Анна с тревогой в голосе.

Шилов молчал, а молчал с умыслом, потому что это безмолвие было гораздо красноречивее ответа на вопрос, на который ответить прямо он пока не чувствовал за собою никакого права.

Но зато он имел право ответить глазами, он знал неотразимость своего взгляда в известные моменты и широко воспользовался этим средством.

В Париже один из профессоров сказал ему, что у него замечательные глаза, что он может быть с одинаковым успехом как укротителем, так и гипнотизером.

С тех пор Шилов тысячами случаев убедился в правдивости этих слов, но не на поприще львиных клеток или гипнотизерства, а на арене амурных побед.