Марджери Аллингем - Черные перья. Работа для гробовщика [сборник]

– То есть он ведет себя враждебно?

– Нет. По сути, он, конечно же, придерживается инструкций, которые теоретически должен одобрять и я сам. Мне приятно знать, что две мои кроны на счету всегда останутся секретом, известным лишь мне и девушке в окошке кассы. И все же я не вижу причин, почему он не может хоть что-то рассказать нам как частное лицо. Согласны?

– Просто как друг семьи? Да, но мы принесем ему и официальный запрос тоже. Мисс Рут расходовала слишком много денег перед тем, как ее убили, – это мне удалось установить. Это могло стать мотивом или не могло. Йео постоянно твердит, что деньги – единственный серьезный мотив для убийства.

Чарли Льюк никак не прореагировал на его слова, вернувшись к просмотру своих бумаг.

– Ага, вот то, что нужно, – пробормотал он. – Я добыл эти сведения у Рене после долгих уговоров. Мистер Эдвард платил ей три фунта в неделю, и за эти деньги его еще и обстирывали. Мисс Эвадна платит такую же сумму по сей день. Получает полный пансион с трехразовым питанием. Мистер Лоренс вносит два фунта. Кормить его положено только дважды в день. Но она и его обеспечивает полным пансионом, поскольку не выносит голодных людей. Мисс Клития платит двадцать шиллингов, больше не может себе позволить, бедная девочка. Она остается без обеда. Мисс Джессика и вовсе отчисляет всего пять шиллингов.

– Неужели?

– Да. Пять шиллингов. Факт. Я сказал Рене: «Не давайте себя одурачить, милая. Как вы можете себе это позволить?» А она в ответ: «А чего вы хотите? Эта женщина не ест ничего, кроме той гадости, которую готовит сама, а комната у нее неудобная, под самой крышей». И так далее и тому подобное. «Вы ведете себя неразумно, – добавил я. – В наши дни на пять монет собаку содержать невозможно». А она: «Мисс Джессика не собака. Уж скорее кошка». «Вы ведете себя снова как будто драму разыгрываете, – заметил я. – Изображаете добрую фею». И это заставило ее сказать правду: «Послушайте, Чарли, предположим, я повышу для нее плату. И что тогда? Ей придется одалживаться у других членов семьи. И им останется только еще туже затянуть на себе пояса. Кому это на пользу? Никому. А кто понесет убытки? Только я сама, олух вы царя небесного». Рене совершенно права. Конечно, она всегда может выставить за дверь их всех, но, по-моему, они ей нравятся. Рене считает их представителями высшего класса и примечательными личностями… Это как держать у себя кенгуру.

– Кенгуру?

– Или броненосцев. Интересно и необычно. Есть о чем рассказать соседям. В наше время у людей мало развлечений. Приходится искать их где только возможно.

Как обычно, Льюк говорил, помогая себе руками, выражением лица, всем телом, обозначая цитаты Рене занятным прищелкиванием пальцев. Почему именно этот жест должен был напоминать о маленьком вздернутом носике и быстрой манере речи старой леди, Кэмпион постичь не мог, но ее облик все равно вставал перед ним, как живая картина. И сам он ощущал себя неожиданно взбодрившимся, будто в его сознании вновь заработали самые отдаленные и уже онемевшие после долгого молчания уголки.

– А мисс Рут? – со смехом спросил он. – Вероятно, она платила фунт и девять пенсов, считая это вполне достаточным, надо полагать?

– Не совсем так. – Инспектор, как выяснилось, приберегал самое интересное для концовки: – В последний год перед смертью мисс Рут платила весьма своеобразно. Иногда до семи фунтов сразу, а порой лишь жалкие гроши в буквальном смысле слова. Рене, как и положено, вела строгий учет. По ее словам, в итоге Рут задолжала ей пятерку.

– Наводит на размышления. А сколько с Рут причиталось официально?

– Три фунта, как и с остальных. Но могу с уверенностью утверждать: Рене – богатая женщина.

– Так и должно быть. Судя по всему, она стала современной разновидностью лорда Шафтсбери.

– У нее водятся деньги, причем немалые, – голос Чарли Льюка стал грустным. – Надеюсь, она не замешана в делишки Джаса Боуэлса. Это окончательно подорвало бы мое доверие к женщинам, ей-богу!

– Вряд ли такое возможно. Стала бы она вытаскивать меня ночью из постели, чтобы застать его врасплох, если бы была с ним как-то связана?

– А ведь верно! – Льюк повеселел. – Что ж, пойду и я займусь делами. Не хотите отправиться к банковскому менеджеру? Его зовут Генри Джеймс. Даже не пойму, почему имя кажется мне таким знакомым [14] Генри Джеймс – популярный писатель, родившийся в США (1843–1916 гг.). . Я собирался наведаться к нему в десять.

– А который час? – Кэмпион устыдился, что все еще не покинул кровати.

Его собственные часы, как ему показалось, остановились, поскольку показывали всего без четверти шесть утра. Льюк взглянул на серебряный брегет, который достал из кармана плаща.

– Ваши идут почти точно. Без десяти шесть. Я пришел около пяти, но не стал сразу будить вас, опасаясь, что вы провели бессонную ночь.

– Мы, старики, любим поспать, ничего не скажешь, – усмехнулся Кэмпион. – Вам еще предстоит пара часов рутинной работы?

– Боже, ей нет конца. И все срочно. Нам не хватает людей. Между прочим, я получил еще и вот это. – Льюк извлек из кипы более чистый лист бумаги, нежели остальные. – Обычный рапорт. Начальник тюрьмы Его Величества в Чарльзфилде докладывает, что отбывающий у них двухлетний срок за кражу Луки Джеффриз попал в лазарет. Они предполагают, он при смерти. Завелась во внутренностях какая-то дрянь. Бедняга, – продолжил он с сочувствием. – Но вот что интересно. Он часто бредит и все в бреду: «Апрон-стрит. Только не отправляйте меня на Апрон-стрит». Твердит об этом постоянно. А когда ненадолго приходит в себя и они пытаются допросить его, он либо не может, либо не хочет ничего объяснить. Утверждает, будто никогда даже не слышал ни о какой «фартучной улице». Между тем в Лондоне целых три Апрон-стрит, и они разослали уведомления в полицию каждого их трех районов. Вероятно, это не имеет никакого отношения к нашему делу. Но чем черт не шутит?

Мистер Кэмпион сел в постели. Знакомый приятный холодок пробежал по его спине.

– Джеффриз очень испуган? – спросил он.

– Видимо. Тут есть приписка в конце: «Врач отмечает наличие холодного пота и повышенную возбудимость пациента. И хотя остальные слова, многие из которых нецензурные, он произносит громко, сразу переходит на шепот, как только упоминает Апрон-стрит».

Кэмпион решительно скинул с себя одеяло.

– Я уже окончательно проснулся, – объявил он.

Кабинет управляющего банком выглядел таким же старым и антикварным, как знаменитая почтовая марка «Черный пенни». На стенах крошечного помещения китайские обои в густо-красных и золотистых тонах. На полу турецкий ковер. Камин топился углем. Буфет в углу подразумевал наличие у хозяина хереса и сигар. Письменный стол из красного дерева имел странно изогнутую форму. Для посетителя предназначалось единственное кресло с высокой спинкой и с подголовником, покрытое зеленой кожей и сплошь утыканное медными заклепками.