Найо Марш - Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры [сборник: 26, 27]

— В этом ничего нет, — заявил Вальдарно, щелчком пальцев отметая слова Джованни.

— Ах, — отозвался тот, — подождите.

Подождите, добавил он, до возвращения группы. Первым явился синьор Дорн, который немедленно отправился к своей тете, сидевшей в атриуме. А потом в одиночестве пришел майор. Бледный. Дрожащий. Возбужденный. Со странным взглядом. Он миновал Джованни, не видя его, и, спотыкаясь, выбрался на крыльцо. Джованни подошел к нему, спросил, не плохо ли ему. Свит обругал Джованни, спросил, какого черта он имеет в виду, и велел проваливать. Джованни вернулся к своему автомобилю и оттуда видел, как майор подкреплялся из карманной фляжки. В себя он пришел быстро. Когда собрались остальные, он уже полностью владел собой.

— В то время, синьор комиссар, я терялся в догадках… но теперь, теперь я понимаю. Синьор комиссар, я, — воскликнул Джованни, ударяя себя в грудь, тыча вверх указательным пальцем и с большой эмоциональностью подавая свое заявление, — смотрел в лицо убийцы!

И в этот самый момент зазвонил телефон. Бергарми снял трубку, принял новость о несчастье со Свитом и проинформировал своего начальника.

— Врачи не надеются, — добавил он, — что он придет в сознание.

И тут Аллейн заметил, как лицо Джованни вспыхнуло недоверчивой радостью.

Пять минут спустя поступило сообщение, что Гамильтон Свит умер, ничего не сказав.

Вальдарно смягчился до того, что передал эту новость туристам. И снова в воздухе почувствовалось тщательно скрываемое облегчение. Барнаби Грант озвучил, вероятно, общую реакцию, произнеся:

— Бога ради, давайте не будем лицемерить. Он был кошмарным типом, а теперь выясняется, что, похоже, еще и убийцей. Это ужасно, но это закончилось. Так гораздо лучше для них — для всех троих — и гораздо больше для всех остальных.

Аллейн увидел, как Софи несколько секунд внимательно смотрела на Гранта, а потом, нахмурившись, перевела взгляд на свои сжатые руки. Барон поддакнул, но его жена, сбивая с толку, разразилась возражениями.

— Ах, нет, ах, нет! — восклицала баронесса. — Мы не можем так спокойно отмахиваться! Это трагедия. Это Немезида! [50] Богиня возмездия у древних греков. За этой развязкой какой только ужас не таится! — Она обращалась ко всем слушателям по очереди и наконец — к мужу. Ее глаза наполнились слезами. — Нет, Геррит, нет! Ужасно думать… Виолетта, этот Мейлер и Свит — между ними была такая ненависть! Такое зло! Так близко от нас! Мне тошно об этом думать…

— Ничего, дорогая. Это прошло. Их больше нет.

Барон успокаивал жену на своем языке, с нежностью поглаживая ее большие ладони, словно согревая их. С характерной полуулыбкой он оглянулся на остальных, призывая простить ребяческое горе. Они, смущаясь, откликнулись.

Все они, сказал Вальдарно, несомненно, понимают, что дело приобрело теперь совершенно новый оборот. С его стороны неуместно было бы высказывать категорические суждения до официальных заявлений и формального закрытия дела, но он тем не менее считает, что, как представитель министра внутренних дел, может заверить — в ходе дальнейшего расследования их без нужды не побеспокоят. Их попросят подписать заявление, касающееся злополучных происшествий. Возможно, их попросят дать официальные показания и им следует быть к этому готовыми. А сейчас они, возможно, окажут любезность и подождут в соседней комнате, пока вице-комиссар Бергарми подготовит заявление. Он очень сожалеет…

Вальдарно продолжил в том же духе, выдав еще несколько вычурных фраз, а потом все поднялись и вежливо распрощались.

Аллейн остался.

— Если это поможет избежать затруднений, господин комиссар, — сказал он, — я в вашем распоряжении — вам понадобится перевод заявления на английский язык, например. И может… так как я там был, понимаете?..

— Вы очень любезны, — начал Вальдарно и прервался, чтобы выслушать очередное сообщение об актах насилия. Бергарми вышел в какой-то внутренний кабинет, и на минуту или две Аллейн и Джованни оказались лицом к лицу. Комиссар стоял к ним спиной, восклицая в телефонную трубку.

— Вы тоже, — проговорил Аллейн, — не сомневаюсь, подпишете заявление, верно?

— Ну, разумеется, синьор. Чтобы облегчить совесть и перед лицом святых. Это мой долг.

— В него войдет отчет о вашем разговоре с майором Свитом вчера днем, в «Уединенном уголке»?

Джованни по-змеиному отдернул голову. Только что не зашипел, подумал Аллейн. Его собеседник прищурился и с отвращением что-то зашептал.

В сотый раз за это утро Вальдарно прокричал:

— E molto seccante! Presto! [51] Здесь: как это надоело! Быстро! (итал.)

Он бросил трубку, развел руки, извиняясь перед Аллейном, и заметил Джованни.

— Ты! Векки! Ты должен сделать письменное заявление.

— Конечно, синьор комиссар, — отозвался тот.

Затрещала селекторная связь, и Вальдарно ответил на новый звонок.

Вошел полицейский и увел Джованни, который метнул взгляд в спину комиссара и, проходя мимо Аллейна, быстро изобразил плевок ему в лицо. Полицейский рявкнул на Джованни и вытолкал за дверь. Виолетта, подумал Аллейн, пантомимой не ограничилась бы.

— Эти студенты! — вскричал Вальдарно, оставляя телефон. — Чего, по их мнению, они добиваются? Теперь они жгут мотороллеры. Зачем? Возможно, это мотороллеры других студентов. И все равно, зачем? Вы говорили о подписании заявления. Я был бы крайне обязан, если бы вы объединили свои усилия с Бергарми. — Загудел селектор. — Basta! — крикнул комиссар и снял трубку.

Аллейн присоединился к Бергарми, встретившему его со странной смесью раздражения и облегчения. Основываясь на личных записях о таких теперь отчаянно знакомых событиях в недрах церкви Сан-Томмазо, участниками которых стали путешественники, он составил краткий отчет на итальянском языке. Аллейн убедился, что все изложено верно, и перевел документ на английский.

— Не хотите ли вы, чтобы перевод проверил кто-то третий, господин вице-комиссар? — спросил он.

Бергарми с пренебрежением отказался.

— В конце концов, — заметил он, — все это больше не имеет особой ценности. Для нашей цели существенны показания Джованни Векки и тот факт, что это, — он похлопал по заявлению, — им не противоречит, и сверх всего — попытка Свита скрыться. Дело фактически закрыто.

Аллейн толкнул через стол свой перевод.

— Есть всего один момент, на который я хотел бы обратить ваше внимание.

— Да? В чем дело?

— Ван дер Вегели фотографировали в митреуме и в инсуле. Со вспышкой. Два снимка сделала баронесса и один — барон. Кеннет Дорн также сделал один снимок. После этого, когда мы возвращались, баронесса сфотографировала саркофаг. Я подумал, что вы можете захотеть отпечатать эти фотографии.