Буало-Нарсежак - Любимец зрителей. Полное собрание сочинений. Том 9

— Вы так полагаете?

— Разумеется. С тех пор как вы занимаетесь им, он уже наполовину ваш приемный ребенок… Он соответствует всем вашим пожеланиям… Если, конечно, вас что-нибудь в нем не смущает.

— Нет. Вовсе нет. Я даже очень привязалась к нему.

— Ну, вот видите.

— Да, но у опекунского совета может быть другое мнение.

— В любом случае состояние этого ребенка должно быть урегулировано. Если позволите, я схожу к Массулье. Он был министром. Должно же это хоть на что-нибудь пригодиться. У этого типа колоссальные связи, а я ему оказал одну услугу… Да, я прекрасно знаю. Инстанции сдвинуть с места очень трудно. Но тут ведь случай в некотором роде исключительный.

Вся дрожа от радости, она поблагодарила его. И теперь ждала. Думала о вещах, весьма неопределенных. Этот малыш, позже… Она вполне представляла его себе выпускником политехнической школы… Но если ему придется жить за границей? Инженеры… Поговаривали, что заводы будут строиться в Африке, в Южной Америке… Она почувствовала холод одиночества. И стала считать. Двадцать лет, двадцать пять… Джулито двадцать пять лет… Целый капитал дней, который можно тратить возле него. А потом? Но никакого потом не будет… Она обещала себе, что сумеет вовремя умереть.

Иногда она засыпала в углу дивана, и горящий пепел сыпался ей на руки; в оцепенении она вставала и шла укладываться возле ребенка. Зачем загадывать наперед? Он был здесь, разгоряченный сном, целиком принадлежащий ей. Наоборот, скоро она получит официальное письмо, в котором будет признана единственной настоящей матерью. И у нее будет право переименовать его… Джулито Клери… Джулито Патрис Клери де Бельфон… или Патрис Джулито… Господи Боже, сделай это скорее!

Но не письмо пришло ей, к ней пришла женщина. Молодая, и представилась:

— Мадлен Ларма. Я агент по делам социального обеспечения. Вы подали прошение об усыновлении, и я пришла поговорить с вами…

Сразу возникла безумная идея: «Ее прислала Амалия!» Ирен, заняв оборонительные позиции, стала очень любезной, провела посетительницу в гостиную.

— Если вам доверят ребенка, — заметила Мадлен Ларма, — я вижу, что здесь он несчастным не будет.

Ирен показалось, что в ее голосе были колючие интонации. Она едва не ответила: «Я не виновата в том, что богата», но с достоинством произнесла:

— Все, что здесь есть, будет принадлежать моему приемному сыну.

Мадлен Ларма удовлетворенно кивнула головой и заговорила вновь:

— Как вы понимаете, я не собираюсь устраивать вам допрос. Расскажите мне просто о себе, ничего не утаивая.

Ирен была готова. Она знала, что ей предстоит эта встреча, и ответ свой подготовила. Она начала:

— Я была счастливой маленькой девочкой…

Совершенно ни к чему говорить, что она ужасно боялась своего отца, что у нее никогда не было настоящих подруг и что доверяла она только лошадям.

— Но откуда у вас такая любовь к лошадям? — спросила женщина. Что-то ей было тут непонятно и казалось довольно странным. — Не было ли это у вас компенсацией какой-то неудовлетворенности?

«Она — идиотка, — подумала Ирен. — Напичкана психологией и не догадывается какая нежная и умная морда у лошади».

— У меня же все было, — сказала она. — Чем это я была не удовлетворена? Так мне продолжать?

— Прошу вас.

Стало быть, надо теперь коснуться брака. Ирен постаралась рассказать как можно короче. Союз в общем-то удачный… полное согласие во всем… Женщина была настороже. Она ведь здесь специально для того, чтобы уловить любую фальшивую нотку, и, продолжая говорить, Ирен думала: «Вы меня не поймаете. Не заставите признаться, что я испортила все… И прежде всего потому, что это не так».

Она рассказала о своей беременности, о трудном рождении Патриса.

— И из-за этого ребенка вы теперь бесплодны?

Это слово вызвало судорогу у Ирен, губы ее свело.

Она хотела возразить, но посетительница продолжала:

— Ведь это для того, чтобы доказать себе, что вы нормальная женщина, вы хотите усыновить ребенка, не так ли?

— А в чем тут меня можно было бы упрекнуть? — спросила Ирен сухо. — Но уверяю вас, мне ничего не надо себе доказывать.

— Простите меня, — сказала Мадлен Ларма. — Мы должны взвесить и рассмотреть все возможные мотивы. Эгоизм умеет прекрасно маскироваться.

— Желаю вам когда-нибудь стать матерью, — прошептала Ирен.

— Ваш будущий ребенок не должен страдать под грузом вашего прошлого, — настаивала молодая женщина. — Он должен быть счастлив.

— Он счастлив, — выкрикнула Ирен. — Я хотела сказать, будет счастлив.

— В настоящее время вы занимаетесь ребенком… малышом, мать которого умерла.

«Вот мы и добрались», — подумала Ирен.

— Могу ли я его увидеть?

— Ну, конечно, — сказала Ирен с горячностью, прозвучавшей несколько фальшиво. — Он же не в заточении. Сейчас он в саду, буквально по пятам ходит за моим садовником. Пойдемте.

Они вышли. Джулито крутился вокруг тачки, куда Жюссом кидал траву. Посетительница долго смотрела на него.

— Вы бы хотели оставить его? — спросила она. — В самом деле, это было бы проще всего. — Она повернулась к Ирен: — А, собственно, почему нет? Знаете, мы всегда пытаемся как-то все уладить. Ладно. Мне пора возвращаться, я многое должна успеть написать в своем отчете. Не сердитесь на меня за бестактность. Это моя работа.

Она приходила еще не один раз, ей показали все комнаты замка, конюшни, парк, она записала адреса друзей Ирен и посетила доктора Тейсера, чтобы из его уст услышать, как Ирен перенесла удар, когда стала жертвой киднеппинга.

— Все идет хорошо, — говорил по телефону нотариус. — Все эти вопросы — дело обычное. Не беспокойтесь. А когда пойдете к Кермински — это невропатолог, доверенное лицо администрации… выложите ему все, безо всяких колебаний, надо, чтобы у него осталось хорошее впечатление.

Несколько дней Ирен была спокойна. Время от времени она задавалась вопросом: «Что они хотят, чтобы я сказала им? Что все это значит? Эгоизм умеет прекрасно маскироваться. Будто я представляю угрозу для малыша». Но Джулито сворачивался клубочком у нее на руках, и она забывала обо всем. Он начинал говорить. Послушно повторял: «Ма… Ма…» и пытался произносить другие слова, какие-то свои, часто сердясь, что его не понимают. Она качала его на руках: «О-ля-ля… Не надо быть таким раздражительным… Слышишь: тик… так… Маленькая зверушка у меня на руке… Это для Джулито, если он будет послушным».

И вдруг он улыбался ей так широко, что пускал слюни, и она нежно целовала его веки; упивалась его черными глазами. Она чувствовала себя сильнее всех врагов, а она знала, что окружена врагами… Эта девица, Мадлен какая-то, этот Кермински… а за всеми ними не дремлет Амалия.