Буало-Нарсежак - Любимец зрителей. Полное собрание сочинений. Том 9

Ирен рискнула. В маленькую коробочку из-под пилюль, украшенную сердечком, она насыпала пол кофейной ложечки порошка и пошла в семь часов будить Амалию. На столике возле кровати стояла бутылка минеральной воды и стакан, рядом лежали пакетики с лекарством. Пока Амалия приходила в себя, Ирен смешивала порошки и взбалтывала питье.

— Давайте-ка… Выпейте… Залпом… Пробовать тут нечего. Надо глотать.

Ноги у нее дрожали, но голос оставался твердым.

— А теперь полежите немного, чтобы лучше подействовало.

В полдень она пришла в буфетную и заставила Амалию выпить лекарство при ней. Вечером, в половине десятого, зайдя к Амалии, она убедилась, что та уже легла, и посмотрела, как безропотно она опустошила свой стакан. Пол-ложечки яда на двадцать четыре часа — это явно мало. Если ничего не произойдет, надо будет попробовать ложечку, и предпочтительно натощак, потому что ей казалось, что ночью таинственная работа органов идет куда активнее. Проходя через детскую, она погладила под простыней нежные ручки Джулито. «Это для тебя, мой дорогой», — прошептала она.

Перед сном она перечитала некоторые параграфы брошюрки: «Если родители умерли (Это именно тот случай. Тут все ясно.), семейный совет должен прислушаться к мнению того человека, который занимается ребенком во время процедуры усыновления». Тот человек — это, само собой, — я. Но ведь никакого семейного совета быть не может, Амалия даже не знает, живы ли ее братья. И что тогда? Должно быть, обходятся без семейного совета, потому что закон имеет разъяснение: «Вовсе не обязательно, чтобы семейный совет сам выбирал усыновляющего. Этот выбор может быть оставлен за компетентной комиссией по усыновлению».

Ирен бесплодно терзалась: станут ли совать нос во все ее дела? Придется ли ей сражаться с какой-то администрацией? Конечно, она очень доверяла своему нотариусу. Но хотела-то она, и это было так просто и так естественно, чтобы Джулито немедленно принадлежал ей без всяких бумажек и дерганья. Она же не какой-то «усыновляющий». Нет! Она, наоборот, идеальная мать, богатая, независимая, молодая, образованная, и к тому же она без ума от этого маленького существа, которое дает ей все, чего она была лишена и о чем не хотела знать. К несчастью, невозможно же сказать Альберу: «Устройте как хотите, чтобы мне отдали Жулиу». А если ей укажут на другого ребенка!.. В конце концов она провалилась в сон и во сне плакала.

Быстро выяснилось, что пол кофейной ложечки недостаточно. Никакого беспокойства Амалия не выказывала. Она страдала от своей язвы, но страдала как обычно. Ирен увеличила дозу. Она начинала терять терпение. Погода испортилась. Первые осенние дожди уже бушевали в парке, и о том, чтобы выйти гулять, не могло быть и речи, она почти не видела малыша, сидевшего с матерью в ее комнате. Просьба об усыновлении отправлена была уже довольно давно. Один день был похож на другой. Шло какое-то медленное погружение в беспросветную серость. Напрасно друзья звонили Ирен, она отказывалась от всех приглашений. Две матери, как две волчицы, кружили возле колыбели.

— Мадам слишком добра, — говорила Амалия, глотая питье.

А Ирен думала: «Ну хоть бы что-нибудь у нее проявилось! В лице бы что-нибудь дрогнуло! Я бы знала наконец, к чему я иду!» Каждое утро она осматривала служанку, как внимательный врач. Вокруг глаз у Амалии были лиловые синяки. На щеки тоже легли тени. Может, это самый лучший способ, медленное истощение, съедение изнутри? А сколько времени можно на это положить? Болезни, может, месяцы потребуются на полную победу. А вдруг просьбу об усыновлении удовлетворят? Ирен хваталась за грудь. Что, если в один прекрасный день ей предложат ребенка? Виски ее от беспокойства покрывались потом. Она без сил опускалась в ближайшее кресло. То она вдруг хотела остановить время, то мечтала, чтобы оно мчалось быстрее. Нельзя же сказать Альберу: «Не прикладывайте усилий, чтобы сделать мне приятное. На самом деле никакой спешки нет». Но так же точно нельзя и спровоцировать смертельный приступ, немедленно удвоив или утроив дозу. Как Шарль Тейсер ни бесхитростен, он сразу же заподозрит неладное и откажется выдать справку для погребения. «Кончится тем, — думала Ирен, — что заболею я». Тревога больше не оставляла ее, она сидела в ней, как заноза. Ирен стала пользоваться ложечкой чуть побольше и выжидать. Наконец то, чего она так ждала, произошло.

Утром у Амалии началась рвота, и Франсуаза кинулась звонить врачу. Он ответил, что приедет через полчаса. Амалия была мертвенно-бледна. Она тихо стонала, жаловалась на желудок, говорила, что ей холодно, и Ирен смотрела на нее с жалостью, смешанной с ужасом. Она была не в состоянии прийти ей на помощь, и это Франсуаза решила дать ей грелку и заварить ромашку, «чтобы промыть нутро». Но первый же глоток отвара вызвал новые приступы рвоты. Еле дыша, потеряв все силы, Амалия прошептала:

— Унесите Жулиу. Пусть он меня не слышит.

С помощью Франсуазы Ирен отнесла кроватку в свою комнату. По дороге Франсуаза извинялась:

— И что мы вчера вечером ели? Овощной супчик, омлет, сыр… Ведь все это не могло у нее такого вызвать. Я бы не хотела, чтобы мадам подумала…

— Идите откройте, — прервала ее Ирен. — Я слышу, машина приехала.

Она встретила врача на площадке лестницы.

— Давно у нее приступов не было, — сказал Шарль. — Но небольшая вспышка меня не удивляет.

Он сел на краю кровати, взял Амалию за руку.

— Кровью ее не рвало? — спросил он.

— Нет.

— Посмотрим, какое у нее давление.

Закрепляя манжету на руке больной, он спросил:

— А температура какая?

— Мы не подумали, что ее надо измерить, — сказала Ирен. — Мы что-то растерялись.

Пока из манжеты со свистом выходил воздух, все молчали.

— Сто… на шестьдесят, — констатировал доктор. — Не очень блестяще, конечно… Дайте ей термометр.

Они отошли к окну.

— Она все делает, что надо? — спросил он.

— Я сама даю ей порошки, — ответила Ирен. — Так я хоть уверена, что самое необходимое она принимает. А другие лекарства ей дает Франсуаза.

— Да, — сказала Франсуаза, — я заставляю ее их принимать. Если бы мы не следили, она бы забывала.

Врач снова подошел к кровати, взял термометр и посмотрел его на свет.

— 36,3… Мне это не очень нравится.

Он отбросил одеяло и принялся ощупывать живот пациентки.

— Скажете, когда вам будет больно… Здесь?.. И тут?..

Амалия легонько вскрикнула.

— Именно здесь, ведь верно… Или чуть-чуть выше?

— Перестаньте, — простонала Амалия.

Доктор выпрямился.

— Тревожиться особенно нечего. Это язва опять взялась за свое. Ну-ка, Амалия. Не волнуйтесь. Мы вас от этого избавим. До завтра — диета. А потом, потихонечку, легкое что-нибудь, но питательное.