Буало-Нарсежак - Любимец зрителей. Полное собрание сочинений. Том 9

Она улеглась, но как ни накачивалась снотворными, уснуть не могла. Уже принятое решение она без конца пересматривала и снова приходила к нему. Время от времени она вставала, шла к двери в детскую и слушала, как спит ребенок. Еще дальше слышно было сонное дыхание Амалии. Она возвращалась к себе, бросалась в кресло. Как же сделать, чтобы не осталось никаких следов? Чтобы все было благопристойно? Она давала волю своему воображению, грезила наяву, бредила, резко опоминалась. «Я никогда не смогу поднять на нее руку. Это не в моем стиле». И однако в тот же миг она понимала, что, может, это и не очень трудно. Когда-то она читала…

С босыми ногами она спустилась в гостиную, стала рыться в книжном шкафу.

«Тереза Дескейру». Она улеглась на диване и начала читать. Шли часы. Ей было холодновато, но она почти ничего не чувствовала. Когда она дочитала роман, глаза ее были полны слез. Она дала им волю. Плакала она не над Терезой Дескейру, а над самой собой.

Мышьяк был у нее под рукой. Небольшой запас его всегда хранился в помещении для седел, у конюшен. Поскольку фураж привлекал мышей и полевок, Жандро время от времени посыпал дорожки, по которым бегали грызуны беловатым порошком. Когда эти зверушки умывали свои лапки, они слизывали яд и умирали. Впрочем, мышьяк ли это? Ирен не могла вспомнить сейчас, что говорил Жандро, но он точно сказал, что яд этот не имеет никакого вкуса.

В субботу после обеда Жандро не работал. Она прошлась возле конюшен, погладила, проходя мимо боксов, одну-другую лошадку, дружески протягивавшую ей свою морду, и зашла в помещение для седел. Мышьяк, конечно, был на месте. Две красные коробочки на полке. Одна из них — початая. Ирен принесла с собой кофейную ложечку и флакон из-под таблеток. Наполнила его порошком. Жандро не из тех людей, которые могут подумать: «Смотри-ка, а тут его стало меньше». И еще: обычно ему всегда некогда.

Дрожа от нервного возбуждения, Ирен вернулась к себе, омертвелая от страха и в то же время гордая оттого, что она так решительна и так прекрасно владеет собой. Она спрятала флакон в глубине шкафа, за бельем, закрыла шкаф на ключ и выпила большой стакан воды. Уж теперь все будет так, как хочет она. Времени у нее — масса. Днем она получила брошюру, обещанную нотариусом, и решила не идти в беседку к Амалии. Раз Джулито теперь — ее, ну, почти, чувства она может приберечь на будущее. Главное было — до мелочей рассчитать все свои действия. Для начала ей предстояло выбрать: что лучше, идти в службу социальной помощи детям или послать туда письменное прошение. Она побаивалась разговора с глазу на глаз, не вполне была уверена в своих словах, в лице, в своем поведении, тогда как письмо — это диалог, который можно вести по своему усмотрению.

После ужина она села за стол в кабинете, положив перед собой раскрытую книжечку. Фамилия, имя, возраст, профессия, гражданство, адрес… Все это писалось само собой. Крупные, слегка наклонные буквы ложились на веленевую бумагу, украшенную в левом углу короной. Семейное положение: это легко, надо только без лишних слов обрисовать двойную трагедию. В брошюре рекомендовалось излагать все, насколько возможно, просто и ясно. Оставался последний пункт. Объяснить глубинные причины своего намерения взять приемного ребенка. Глубинные причины? Как бы их обрисовать? Она же не может признаться, что сердце ее открыто только для Джулито. Остальные дети ей совершенно безразличны. А почему же Джулито нет? Но ведь человек, который будет читать ее письмо, вовсе не ждет, что в нем окажется что-нибудь, кроме самых, в общем-то обычных, резонов: желание составить счастье ребенка, соединить два одиночества. Вот эту тему и надо развить, избегая всяких пылких интонаций. Она ограничится тем что изложит свои добрые, альтруистические намерения, выкажет скромное великодушие и горячую, но сдержанную преданность. Никаких сложностей. Она вполне владеет пером, чтобы найти верный тон, а уж врать ей никакого труда не составит.

Она писала, зачеркивала, начинала снова и получала удовольствие оттого, что целый час изображает человека, который настойчиво домогается ребенка, в то время как наверху спит маленький мальчик, уже принадлежащий ей. Она тщательно выписала адрес: Генеральная дирекция медико-санитарной и социальной помощи детям. Отдел социальной помощи, и так далее.

Все это было слишком напыщенно и торжественно. Те, кто под сенью префектурной администрации заседают, решают и разрешают… она прекрасно всех их знает, встречалась с ними на коктейлях, ленчах, балах и на охоте… Ей нечего их особенно опасаться. Они сделают вид, что разбирают ее просьбу со всей беспристрастностью, но в кулуарах друзья, конечно, уж постараются. Альбер уже сейчас прикладывал какие-то усилия. Она наверняка выиграет это дело, и быстрее, чем любая другая женщина. А вот Амалия…

Ирен принялась строить планы. После обеда она шла к Амалии, гулявшей в саду. Джулито, возившийся в траве на четвереньках, тут же полз к ней. Она брала его к себе на колени и всякий раз, ощущая его маленькое тельце так близко, загоралась решимостью. Она смотрела на Амалию, сидевшую за шитьем, и не понимала, как бы это устроить. Подмешать яд в еду было невозможно. Она ела в буфетной, вместе с Мофранами.

— А что вам сейчас дает доктор Тейсер, Амалия?

— Да! Все то же самое. Что-то похожее на штукатурку и еще таблетки, которые надо принимать за едой.

— И боли это успокаивает?

— Нет, не очень-то.

— Но вы точно следуете его инструкциям?

— По-разному получается. Не в наших привычках это было у нас там, на родине, за собой следить, а ведь как хорошо себя чувствовали.

— Вы не благоразумны, Амалия, знаете ли. Язва — это очень серьезно.

— Не люблю я собой все время заниматься.

— А все-таки, если понадобится операция?

— Мадам хочет сказать, что меня разрежут. Нет. Это я скажу нет. Оно и так само прекрасно пройдет.

— А если я возьмусь вам помочь? Если сама буду приносить вам лекарства? Потому что сложно именно это. Я сама такая же. Мне лень за собой ухаживать. К счастью, меня заставлял все делать бедный мсье. Ну а сейчас я могу, в свой черед, говорить вам: «Пора, Амалия». Давайте-ка… разберемся… Эту известку вы когда должны принимать?

— Утром, натощак… Потом в полдень и на ночь.

— Это все не так уж и трудно.

— Да, но нужно все перемешивать. Это бесконечно, и мне очень противно.

— Видали, какая! Ну ладно, я буду размешивать. Нельзя же так мучиться. Вы похудели. Осунулись.

— Да, правда, я не слишком твердо стою на ногах.

— Амалия, милая, когда вы чувствуете, что устали, предупреждайте Франсуазу и ложитесь отдыхать.

Ирен вовсе не хотела, чтобы она страдала, она просто хотела, чтобы ее не было, чтобы она тихо исчезла. Вот почему, прежде чем сделать первый шаг, она колебалась еще несколько дней. Может, у нее не хватит сил продолжить это дело, если Амалии будет очень плохо. Она кончиком языка попробовала яд, капельку, чтобы знать, какой он. Немного пощипывало язык, самую малость, похоже было на сильно разбавленный лимонный сок. И вовсе не неприятно. Оставалось подобрать нужную дозу. Слишком большая вызовет сильную реакцию, слишком малая со временем выработает что-то вроде иммунитета. И еще: средство, предназначенное для мышей, подействует ли оно на человека?