Агата Кристи - Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

Теперь я понимаю, что хотела сказать Элизабет Темпл. Может быть, даже лучше, чем она сама. Любовь — и вправду ужасное, устрашающее чувство. Она может толкнуть человека на величайшее зло. И вот — ей пришлось жить в муках день за днем, год за годом. Знаете, мне кажется, что Антея боялась именно этого. Со временем она все больше убеждалась в том, что именно Клотильда совершила преступление, и еще она боялась, что Клотильда может догадаться, что она знает.

Она опасалась, что Клотильда может расправиться и с ней. Клотильда велела Антее отослать посылку, ту самую, с пуловером, а затем наговаривала мне на Антею, говорила, что ее сестра сумасшедшая и что в порыве ревности или ярости Антея способна на все. Я думаю — да, — что в недалеком будущем что-то могло случиться и с Антеей — скажем, самоубийство якобы от угрызений совести…

— И вы еще жалеете эту женщину! — воскликнул сэр Эндрью. — Зло дает метастазы, как злокачественная опухоль. Оно разрастается, неся страдания.

— Разумеется, — сказала мисс Марпл.

— Должно быть, вы уже знаете, что случилось той ночью, — сказал профессор Вэнстед, — после того, как ваши ангелы-хранители спасли вас?

— Да. А вы предвидели, что это может случиться?

— Мне это не пришло в голову, во всяком случае, не в ту минуту. Возможно, по некотором размышлении, я догадался бы об этом. Никто не успел бы ей помешать. Она сделала это слишком быстро — да никто и не знал, что молоко было отравлено.

— И она его выпила.

— Вас это удивляет?

— Нет, от нее этого можно было ожидать. Настал момент, когда ей захотелось освободиться — от всего, что у нее осталось в жизни. Совсем как когда-то Верити захотелось сбросить бремя ее безоглядной и эгоистичной любви. Подумать только, как это странно: человек навлекает на себя наказание, которое так похоже на его преступление.

— Можно подумать, что вы сожалеете о ней больше, чем о девушке, которую она убила.

— Нет, — сказала мисс Марпл, — это жалость совсем другого рода. Верити мне жаль, потому что она потеряла все, когда счастье было совсем близко. Жизнь, полную любви и преданности, всецело посвященную своему избраннику, которого она любила всей душой.

Мне жаль ее потому, что она так много потеряла. Но она избежала тех мучений, которые выпали на долю Клотильды. Горе, отчаяние, страх — и зло, которое овладевало ею все больше и больше, и требовало пищи. Ей приходилось жить в этом аду. Страдание, боль отвергнутой любви, которую никогда не вернуть. Мало того, ей приходилось жить рядом с сестрой, которая подозревала, боялась ее. И еще ей приходилось жить рядом с девушкой, которую она не смогла отпустить.

— Вернее, не пожелала.

— Да. Она погребена в склепе, который приготовила ей Клотильда. Но она осталась в их доме, в их саду, и я думаю — Клотильда все время ощущала это. Может статься, она даже видела ее или ей чудилось, что она ее видит, когда выходила в сад, чтобы сорвать цветущую веточку полигонума. Должно быть, в эти минуты она чувствовала, что Верити совсем близко. Нет ничего страшнее этого наказания. Ничего страшнее…

— У меня от этой старушки прямо мороз по коже, — сказал сэр Эндрью Мак-Нил после того как распрощался с мисс Марпл.

— С виду — сама доброта, а пощады не жди, — подхватил помощник комиссара.

Профессор Вэнстед доставил мисс Марпл домой на автомобиле, который его поджидал, и вернулся к остальным — подвести итоги.

— Что вы о ней думаете, Эдмунд?

— Самая грозная из всех женщин, каких я знаю, — сказал министр внутренних дел.

— Беспощадная? — спросил профессор Вэнстед.

— Нет-нет, не в этом смысле, просто — устрашающая, я бы сказал.

— Немезида, — задумчиво произнес профессор Вэнстед.

— Те две женщины, — сказал чиновник из прокуратуры, — ну, вы знаете — два агента, которые ее охраняли, представьте, они рассказали о ней нечто совершенно необыкновенное. В тот вечер они без труда проникли в дом, затаились в маленькой комнатке внизу, пока все не поднялись наверх, потом одна вошла в спальню и спряталась в шкафу, а вторая осталась стеречь снаружи. Та, что была в комнате, рассказывает, что, когда она открыла шкаф, она увидела старую леди, которая сидела в постели с безмятежным видом и преспокойно разговаривала с той, которая собиралась ее убить — ни дать ни взять классная дама! И на плечи у нее была накинута пушистая розовая шаль. Они обе говорят, что были потрясены до глубины души.

— Пушистая розовая шаль, — сказал профессор Вэнстед. — Да-да, я припоминаю…

— Что припоминаете?

— Старину Рафиля. Он мне о ней рассказывал, а потом вдруг расхохотался.

Он сказал, что он запомнил кое-что на всю оставшуюся жизнь. Представляете — одна из самых смешных, полоумных старушенций, которых ему приходилось встречать, влетает в его комнату — там, в Вест-Индии, — вся закутанная в пушистый розовый шарф, и требует, чтобы он немедленно вставал — надо, мол, срочно предотвратить убийство. Он и говорит: «Что это вы тут распоряжаетесь?» А она ему в ответ заявляет, что она — Немезида. Немезида! Ни больше ни меньше. Представляете? Особенно мне понравилась эта деталь — розовый ажурный шарф. Просто замечательно!

— Майкл, — сказал профессор Вэнстед, — я хочу представить вас мисс Джейн Марпл, которая так много для вас сделала.

Молодой человек тридцати двух лет несколько недоверчиво посмотрел на седую хрупкую старушку.

— О… э-э-э. — сказал он смущенно, — я об этом слышал. Большое спасибо.

Он взглянул на Вэнстеда.

— Правда, что они собираются меня полностью реабилитировать, не помню, как это у них называется…

— Да. И ваше освобождение будет оформлено без проволочек. Очень скоро вы станете свободным человеком.

— О, — протянул Майкл довольно скептически.

— Наверно, вам пока не очень-то в это верится, — ласково сказала мисс Марпл, глядя на него пытливым взглядом. Она пыталась представить себе, каким он был примерно десять лет назад. Он и сейчас очень хорош собой — хотя груз этих лет и тюремный режим не могли не сказаться. Да, очень хорош. Когда-то, вероятно, был еще привлекательнее. Вероятно, был полон жизни, веселья, обаяния — все это осталось в прошлом, но, как знать, может быть, еще вернется. Рот безвольный, а глаза хорошей формы, с прямым, подкупающим взглядом — должно быть, он умело этим пользовался. Когда он смотрел вам в глаза и беззастенчиво обманывал, ему нельзя было не поверить, особенно если хотелось верить. Очень похож — кого же это он мне напоминает? — мисс Марпл порылась в своей памяти — ну, конечно же, Джонатана Биркина. Он еще пел в церковном хоре. Удивительно приятный у него баритон. Девушки просто теряли голову! И работа у него была очень приличная — клерком в фирме мосье Габриэля. Какая жалость, что случилась та маленькая неприятность с чеками.